Юлия Ламичева - Пастухи призраков

— Ленка! Лен-ка! Подожди, Лен! Чего вылупилась, не узнаёшь?

Лена сморгнула снежинки.

— Не говори глупостей, просто задумалась. Галка, ты откуда взялась?

— Сама не говори глупостей, я тут живу. А ты какими судьбами?

Правдивый ответ звучал бы примерно так: «Да я тоже здесь живу, просто в другую сторону от метро переехала». Дальше следовало бы добавить, что Галке Лена об этом не сказала и телефона не дала, потому что хотела типа начать новую жизнь, к тому же у Галки противная привычка стрелять деньги без отдачи.

Галка стояла перед Леной, улыбаясь и не нуждаясь в ответах. Снег таял на кудрявых волосах, точно время откатило вспять, вернув расплывшуюся площадь у метро, трамвайную остановку и Лену с камбалой в рюкзаке на шесть лет назад. Но, приглядевшись к бывшей соседке и подруге, Лена заметила, что время более чем прошло, даже чересчур. Чёрные Галкины волосы не по возрасту поседели, глаза запали в темнющие ямы, от носа ко рту легли слишком уж чёткие складки, в довершении всего и без того тщедушная Галка умудрилась похудеть до вовсе эфирного состояния. И пахло от неё незнакомо. Не то чтобы неприятно, но… Точнее сказать, от неё не пахло. Ничем.

— Как поживаешь? — выдавила Лена, и сразу решила, что сказала глупость. Отсутствие запаха пугало, захотелось уйти. Более того, убежать. Животное чувство было настолько сильным, что Лене понадобилось напрячь волю, чтобы остаться на месте.

— Лучше всех! Зашла бы в гости, подруга? Заходи, правда!

Кладбищенский забор покрасили в весёленький розовый цвет, торговок венками как будто стало больше, в психушке напротив установили пластиковые окна, а шашлычную снесли. Дом Лениного детства целую остановку тащился вдоль трамвайных путей незыблемым в своём унынии нагромождением кирпича. Сюда заселяли одиноких пенсионеров и инвалидов, а Ленин дед с семьёй получил квартиру в качестве почётного приза после тридцатилетнего вкалывания на стройках столицы. Напротив выложенной на торце даты «тысяча девятьсот семьдесят», как и шесть лет назад, качалась на ветке пластиковая бутыль. У подъезда по-прежнему бабки, большинство из них были бабушкиными подружками и помнили Лену маленькой.

— Здравствуй, Леночка! Давно тебя не было…

Острые чутьё и слух — несомненные достоинства для собаки, но отнюдь не являются таковыми у человека со слабой нервной системой. Даже возле лифта до Лены доносились старушечьи пересуды:

— Это ж Лена, Натальина внучка!

— …с пятого этажа Натальи, которая в ванной убилась, когда бельё вешала.

— Вот страсти!

— …ещё дочку у Натальи мусоровозом зашибло, прям на трамвайной остановке, а через год Наталья головой с табуретки преставилась.

— Не помню что-то таких.

— Да вы тут тогда не жили, давно было.

— И то время летит…

— …Леночка такая была тихая, на доктора училась, а бабка с тёткой померли, спортилась девочка.

Лена в бешенстве переминалась с ноги на ногу. Проклятущий лифт покатил вниз, но дёрнулся назад под крышу, где завис, гремя цепями.

— Я пешком! — крикнула она Галке, взбегая по лестнице, но всё-таки поймала напоследок:

— Лена-то совсем Ида! Ведь вылитая!

Швартуясь, истошно взвыл лифт. Бабушкина квартира в коридоре направо от лифта, а Галкина — налево. Два одинаковых коридора, в каждом квартир по двадцать. Жаль, нельзя взглянуть на свою бывшую дверь… а, ладно, наверняка заменили. Сейчас на лестничной клетке дневная лампа, ремонт сделали, окна, и то вставили. Раньше стёкла в окнах не держались, фанера, и то недолго. Лампочки некоторые жильцы носили с собой, зато комары водились круглый год: в подвале стояло болото, иногда там тонули коты. Болото не мешало дому гореть раз в полгода (мешала расположенная напротив пожарная часть). Со времени заселения инвалиды умудрились мутировать в многосемейных алкоголиков и торговцев с Черкизовского рынка. Пенсионеры, правда, остались, даже возросли в своём количестве, перемешавшись с алкоголиками и торговцами. Милиция была в доме настолько частым гостем, что заезжала поздороваться. Однако, дом, похоже, остепенился, сдавшись под напором капитализма, во всяком случае, сменил романтично-трущобный интерьер на больничный.

На фоне окна выплыл из полузабытого «давно» Галкин силуэт с сигаретой, правая нога поджата, точно у цапли.

— Всё такая же психованная, — выходя, расплылась в улыбке Галка.

Рука на ощупь ткнула выключатель, но света не последовало.

— У тебя лампочка в прихожей перегорела! — крикнула Лена.

— Иди сюда, — позвала Галка, — на кухне светло.

Её слова соответствовали истине: все горизонтальные поверхности крошечной кухоньки покрывали мелкие круглые свечечки. Огненный стол продолжался в окне бесконечным пылающим коридором. Воздух потрескивал. Лена почувствовала себя внутри костра.

— Песец! — вырвалось у неё. — Когда ты успела их зажечь?

— Они всегда горят, — рассеянно ответила Галка.

Судя по застарелому привкусу газа в атмосфере, то же самое относилось к плите — четыре конфорки работали на полную мощность. Лена потянулась к форточке, но Галка перехватила её руку.

— Не надо! На улице холодно, проклятый холод, как же я мёрзну! — она раскрыла ладони над плитой, едва не касаясь пламени.

— Что, уходишь и оставляешь всё гореть? Пожара не боишься?

Галкины зрачки блеснули в ямах глазниц.

— Я боюсь холода. И темноты. В темноте я с ума схожу.

Лена вытерла со лба пот.

— Можно продукты в холодильник сунуть, а то камбала потечёт? Кстати, я купила сыр и лаваш, как насчёт бутербродов?

— Я не ем, — ответила Галка. — Бутерброды.

— Знаешь, а я бы на твоём месте ела, с маслом да побольше. Ты жутко похудела, подруга, хотя от меня это звучит смешно.

Есть действительно не хотелось, тут и дышать-то было трудно. Из пустого холодильника Лене на ногу вылетела огромная чугунная сковорода.

— Он давно не работает, — сообщила Галка равнодушно. — С тех пор, как электричество отключили.

— В смысле? Как отключили?

— Летом. Не помню. Людям не нравится, когда у меня есть свет, не понимаю, почему?

Лена огляделась. Признаки еды отсутствовали даже на уровне крошек. Бутылок тоже не было — ни полных, ни пустых, хотя они могли бы хоть как-то объяснить происходящее. Ещё эти свечи! Образцом нормальности Галка и в прежние времена не являлась, однако, несмотря на безалаберность и вечные поиски мужчины мечты, с жизнью она справлялась. Более-менее.

Поколебавшись, Лена сняла толстовку. Под ней была майка без рукавов, но в такой жарище не до эстетики. Взглянув на разнесчастные Ленины локти, Галка покачала головой.

— У тебя всё болячки? А я думала, ты снова собаками занялась.

— Я в торговом центре работаю. Ну, всё шмотки, знаешь.