Кассандра Клэр - Леди полночь

Для других могло показаться случайностью, что Тай был очень чувствителен к расположению каждой мелочи, но Эмма это знала.

На тумбочке около кровати лежали его любимые книги: «Записки о Шерлоке Холмсе» Артура Конана Дойля. Возле них стояла небольшая коллекция маленьких игрушек. Джулиан сделал их для Тая несколькими годами ранее, когда он обнаружил, что маленькие вещички в руках успокаивают Тибериуса и помогают ему сконцентрироваться. Согнутая в шар проволока, черный куб из пластика, состоящий из пластичных частиц, при нажатии на которые, куб мог быть превращен во что-то другое. Кристина бросила взгляд на выражающее недовольство лицо Эммы.

— Ты говорила о Тибериусе раньше. Он единственный, кто любит животных.

Эмма кивнула.

— Он всегда проводит время на улице, хлопочет о ящерицах и белках. - Она махнула рукой, показывая на пустыню, простирающуюся позади Института – нетронутая земля, без домов и человеческого воздействия, которая тянулась от гор, отделявших пляж от долины.

— Я надеюсь, ему весело в Англии, может, он собирает головастиков, лягушек и жаб из ямок ...

— Это же еда!

— Да не может быть, — сказала Эмма, двигаясь дальше по коридору.

— Это пудинг!— Запротестовала Кристина в то время как Эмма подошла и открыла следующую дверь. Комната внутри была такой же голубой, как небо и море снаружи Института.

Днём она выглядела как продолжение неба. Стены были покрыты фресками и замысловатыми узорами, а по всей стене тянулось изображение пустыни; очертания замка, покрытого высокой стеной терновника. Принц направлялся к нему с опущенной головой, его меч был сломан.

— La Bella Durmiente [1] Спящая красавица ,— проговорила Кристина.

— Но я не помню, чтобы всё было так грустно, или принц побежден?— Она посмотрела на Эмму.— Джулиан – мальчик, который грустит?

— Нет, — ответила Эмма, уделяя этому лишь половину своего внимания. Она не заходила в эту комнату с тех пор, как Джулс уехал. Помещение выглядело так, словно он не убирался в нем перед отъездом: одежда валялась на полу, незаконченные наброски были разбросаны по столу, а на тумбочке стояла кружка с испорченным кофе.

— Он не депрессивный или что-то подобное.

— Депрессивный не означает «грустный», — заметила Кристина.

Но Эмма не хотела думать о том, что Джулиан был грустным, не тогда, когда он был так близок к возвращению домой. Время уже было за полночь, так что он должен вернуться домой завтра. Она дрожала от волнения и облегчения.

— Пойдем,— она вышла из комнаты и прошла к двери напротив, Кристина шла за ней. Эмма положила свою руку на закрытую дверь. Она была из дерева, поверхность облупилась, краска потрескалась, словно никто не чистил и не шлифовал её долгое время.

— Это была комната Марка,— сказала Эмма.

Каждый Сумеречный Охотник знал имя Марка Блэкторна, наполовину фейри, наполовину Сумеречного Охотника. Мальчик, которого забрали во время Темной Войны и сделали частью Дикой Охоты, самой ужасной частью Двора.

Те, кто скачут по небу один раз в месяц, охотятся на людей, посещают места драк, питаясь страхом и смертью, словно кровожадные птицы. Марк всегда был мягким. Эмме было интересно, остался ли он таким.

— Марк Блэкторн – одна из причин, по которой я сюда приехала,— сказала Кристина. — Я надеюсь, что однажды, я буду одной из тех, кто создаст новый договор, лучше Холодного Мира. Что-то более справедливое для Нежити и тех Сумеречных Охотников, которым они нравятся.

Эмма широко распахнула глаза.

— Я не знала. Ты никогда не говорила об этом.

Кристина обвела рукой вокруг.

— Ты поделилась со мной кое-кем, — сказала она.— Ты поделилась со мной Блэкторнами. Я подумала, что тоже должна поделиться чем-то с тобой.

— Я рада, что ты приехала сюда, — резко перевела тему Эмма, Кристина покраснела. — Даже если это отчасти из-за Марка. И даже если ты мне не скажешь о других причинах твоего приезда сюда.

Кристина пожала плечами.

— Мне нравится Лос-Анджелес,— Эмма ухмыльнулась.— Ты точно уверена, что не хочешь посмотреть страшное кино и поесть мороженое?

Эмма глубоко вдохнула. Она вспомнила, как Джулиан сказал ей, что когда на него наваливается слишком много всего, он представляет определенные ситуации и чувства, убранными в закрытую коробку.

«Спрячь их подальше», - говорил он, - «И они не будут тебя волновать. Их не будет»

Сейчас всё, во что она была погружена мыслями - тела, найденные в переулке, Себастьян Моргенштерн, Конклав, разрыв с Кэмероном Эшдауном, необходимость ответов, злость на весь мир после смерти родителей, сильное желание увидеть Джулиана и остальных – все это она поместила в воображаемую коробку и закрыла её на замок. Она спрятала эту коробку недалеко, там, где бы могла спокойно её найти, где она смогла бы её найти и снова открыть.

— Эмма? — С тревогой позвала Кристина.— Ты в порядке? Выглядишь так, словно тебя сейчас вырвет.

Закрыв воображаемую коробку на замок, Эмма отложила её, вернувшись в реальность, она улыбнулась Кристине.

— Мороженое и плохое кино звучит заманчиво,— ответила Эмма.— Пошли.

Небо над океаном было в красных полосах заката.

Эмма тяжело дышала, её сердце колотилось в груди – она заканчивала свою прогулку.

Обычно Эмма тренировалась в обеденное и вечернее время, делая пробежку рано утром, но сегодня она проснулась поздно, так как они с Кристиной не спали почти всю ночь. Весь день она отчаянно приводила всё в порядок: звонила Джонни Руку, чтобы упросить ещё подробности об убийцах, добавила записки на стену и с нетерпением ждала Диану, чтобы показаться перед ней. В отличие от большинства наставников, Диана не жила в Институте с Блэкторнами – у неё был свой дом в Санта-Монике. Технически, она не должна была присутствовать в Институте весь день, но Эмма отправила ей, по меньшей мере, шесть сообщений. Может, семь. Кристина отговорила ее от отправки восьмого и предложила пойти побегать, чтобы избавиться от тревожного чувства. Эмма наклонилась вперёд и положила руки на согнутые колени, пытаясь восстановить дыхание.

Пляж был практически пустым, за исключением нескольких парочек примитивных, завершающих свою вечернюю прогулку и двигающихся в сторону машин, припаркованных возле дороги. Ей было интересно, сколько миль она пробежала туда-сюда за время жизни в Институте. Пять миль каждый день. Это происходило после, по крайней мере трех часов в тренировочном зале.

Половину шрамов на своем теле Эмма нанесла сама, когда училась падать со стропил, расположенных на большой высоте, когда учила себя терпеть боль и даже ходила босиком по битому стеклу.

Самый отвратительный шрам был у неё на предплечье, можно сказать, что в каком- то смысле она сама его нанесла. Кортаной. В тот день, когда её родители погибли. Джулиан вложил клинок в её руки, и она махала им, несмотря на кровь и боль, плача, когда меч резал её кожу.