Мария Дахвана Хэдли - Магония (ЛП)

Я изучаю его спину. Плечи = чрезмерное напряжение.

– Возможно, – отвечаю. И тут вдруг преисполняюсь храбрости, потому как продолжаю говорить. Если на этом всё? Если сегодня – последний день моей жизни? Почему бы не быть смелой? – Хочу вернуться к тому, на чём мы остановились. Это ведь я всё испортила. – Остальное приходится выбалтывать так быстро, как только могу: – Ты-правда-хочешь-рискнуть-несмотря-на-то-что-я-ходячее-бедствие?

Плечи Джейсона расслабляются. Лицо смягчается.

– Ты думаешь, будто внушаешь мне ужас… – начинает он, как и всегда, когда я несу что-то в этом духе.

– Но ты не из пугливых, – заканчиваю я. И это правильный ответ.

Джейсон наклоняется через стол, и я готовлюсь к изменению нашего статуса, потому что – о-боже-мой, – кажется, я всегда мечтала его изменить, но именно в этот момент Эли решает ввалиться в кухню с искажённым от отвращения лицом.

Всё нормально.

Я не должна была его целовать.

За все эти годы в подкорке моего мозга не возникало даже намёка на желание поцеловать Джейсона.

Я чувствую вспышку гнева на Эли, чьей вины тут вообще нет.

– На улице полный отстой, – ворчит она и окидывает нас холодным изучающим взглядом. – Да и здесь, смотрю, не лучше. Я попала под дождь. Вы видели молнию?

Эли стряхивает с плеча дождевую каплю. Одну-единственную. Она, видимо, передвигалась между льющими с небес струями. Я же умудряюсь промокнуть в любое время – даже в туман.

– Эли, может, ты…

Она, наверное, читает мои мысли, потому что тут же принимает оборонительную позицию:

– Это и мой дом. Ты не можешь выдворить меня из кухни.

– И не собиралась, – отвечаю, с досадой ожидая её комментариев насчёт того, что она нас почти застукала.

– Вы собирались попробовать, – заявляет Эли-экстрасенс и усаживается за стол. – Не вышло. Я голодна.

Я оставляю их с Джейсоном поедать эклеры и ухожу кашлять в свою личную морозильную комнату.

До процедуры ещё одиннадцать часов.

Я их не считаю. Не должна считать, потому что абсолютно точно завтра не умру.

Достаю из кармана листок, который дал мне Джейсон, и смотрю на надпись. Это ведь не попытка заставить меня возжелать остаться в живых?

«Я { } тебя больше, чем [[[{{{(( ))}}}]]]».

…и я одновременно усмехаюсь и совершенно по-дурацки реву…

И тогда распахивается окно. Сбитая с толку, откладываю записку.

Может, мама тут убиралась и забыла его закрыть?

Выглядываю наружу. Начинается снег – крайне неправильно, сразу после дождя. Ещё же только ноябрь. Белая пыль уже покрыла газон тонким ковром, и его мягкое сияние рассеивает тьму, как и положено снегу. Словно снег на поверхности Луны. Словно мы здесь и в то же время в космическом пространстве. Что, конечно же, так и есть. Все мы свободно парим во мраке, точно как Марс и Венера, точно как звёзды.

Я определённо не собираюсь плакать.

Окно скрипит.

Я думаю о космическом хламе. Возможно, каждая планета в солнечной системе отброшена в сторону гигантскими руками. А каждая звезда – скомканный листок бумаги, любовное письмо, охваченное огнём, тлеющий кусочек сигаретного пепла.

Выпятив рыжую грудку, по двору скачет зарянка, привередливо выбирая торчащие из-под белой насыпи травинки. Вдруг она вскидывает голову и долго-долго смотрит на меня.

Через силу отворачиваюсь и роюсь в шкафу, собирая сумку для больницы. Слышу, как Джейсон и Эли болтают на кухне о какой-то чепухе, вроде того, что град на самом деле не град, а дождь из лягушек, каждая из которых заморожена в ледяной шар. Лягушачий дождь – тема вполне в духе Джейсона.

Чириканье раздаётся гораздо ближе, чем должно бы. Когда я оборачиваюсь, чтобы закрыть окно, – птицами покрыт весь газон. Их там, наверное, штук пятьдесят. Зарянки, вороны, синие сойки, чайки, синицы, ласточки.

А прямо на подоконнике сидит ярко-жёлтая птица с чёрным клювом и крыльями, расправленными так, словно на ней плащ из лепестков бархатцев.

Это она щебечет.

«Всё, – говорит. – Она готова».

Нет, вряд ли она говорит. Это же птица. Она открывает клюв и свистит, а её товарки, кажется, чего-то ждут. Я пробую прогнать её с подоконника. Касаюсь пальцами створки, и тут все пернатые поворачивают головы и пялятся на меня.

Не просто в мою сторону. Нет, целая стая птиц, совсем не по сезону, терпеливо сидит в снегу и наблюдает за мной. Приземляется ястреб. Сова. Никто из присутствующих не обращает на них внимания.

Настоящее безумие, прямо здесь, лягушаче-дождливое безумие, только это дождь не из лягушек, а из птиц, и я дрожу от холода и чего-то ещё. Птица на подоконнике не двигается. Просто сидит и смотрит на меня.

– Летите прочь! – кричу я, кашляя и замерзая, но ни одна из них не шевелится. Они начинают петь.

Говорить.

Все они.

«Аза Рэй».

Я чувствую странный скрежет в груди, а затем... не могу объяснить, но в моих лёгких что-то разрывается. Маленькая жёлтая птица смотрит мне прямо в глаза. Я кашляю.

И тогда, ни с того ни с сего, эта грёбаная птица летит мне в рот.

Я ощущаю её твёрдые крошечные кости, её коготки, что царапают мне зубы. Пытаюсь кричать, но рот полон перьев. Птица продвигается вперёд, распахивает крылья у меня во рту, а потом и в горле, и я не могу дышать. Она пробирается мне в трахею и говорит из моей груди.

«Она наша, – поёт жёлтая птица. Я чувствую её в левом лёгком. – Всё. Я внутри. Мы готовы».

Я кричу. Птица внутри свистит и бьёт крыльями.

Птица в моём лёгком. ПТИЦА В МОЁМ ЛЁГКОМ? Гипервентиляция.

За окном, в облаках, я вижу…

О боже, паруса над макушками деревьев и судно… тёмные фигуры на палубе. Я рыдаю, хватаюсь за грудь и не знаю, не знаю, не знаю, что делать.

«Готовыготовыготовывперёд», – свистит птица в моей груди, а остальные смотрят на меня, будто я понимаю, что происходит.

И я думаю, мол, вот она, вот она смерть, и почему никто ни в одной просмертной книге никогда не упоминал, что тебя будет провожать целая стая птиц? Где белый свет? Где умиротворение и спокойствие? Где голос Бога, и ангелы, и…

Верёвка раскручивается – вниз, вниз, вниз из облаков, и становится ясно, что это сон. Она свисает с неба, качается за моим окном, и здесь нет воздуха, его нет нигде…

«Готовыготовыготовы», – пение из моей груди.

В небе смешиваются град, снег и ветер. Птицы с газона взмывают ввысь, в их когтях верёвка. Голова кружится. Я задыхаюсь. Я…

Прихожу в себя в красно-сине-белом свете мигалок, завёрнутая в одеяло с подогревом. За окном валит снег. Я в машине скорой – с папой, Джейсоном и Эли.

Пытаюсь сесть, но понимаю, что пристёгнута. На лице маска. Я хочу говорить. Хочу сорвать её.

– У тебя был приступ, – сообщает фельдшер.