Евгений Щепетнов - Возвращение грифона

— Буду, — кивнул я и объявил, — я буду вызывать дух твоего отца. В комнату не входить, иначе… будут неприятности.

Я не стал добавлять — какие. Ни к чему им знать, что, если что-то пойдет не так — вместо души того, кого я вызываю, может появиться и демон. По крайней мере, у меня была такая информация. Опять — откуда? Задумался, но решил разобраться с этим после. Тем более что есть свой, персональный психиатр. С титьками второго размера…

Самокопанием лучше всего заниматься в постели. Отдыхая между очередными любовными актами. По крайней мере, мне это так казалось. Скорее всего, ведущие психоаналитики и психотерапевты со мной не согласятся. Те, кому за семьдесят.

Снова удалившись в комнату с фотоальбомом, я последний раз бросил взгляд на лицо мужчины, которого собираюсь вызывать, и, вздохнув, начал читать заклинание.

Через десять минут манипуляций руками и выкрикиваний непонятных слов в воздухе проявился силуэт человека, похожего на того, которого я рассматривал на снимках. Сейчас ему было лет за пятьдесят, и видок его был не так чтобы очень здоровым — серый, глаза тусклые, лицо угрюмо, а возле рта залегли глубокие складки.

— Ты чего же это наделал, уважаемый? — обратился я к духу. — Зачем ты попрятал деньги? Оставил семью без средств к существованию?

— Все равно Петька бы все пропил, — парировал призрак, — сколько ни дай, все в водку пустит. А так — я правильно поступил. Спрятал, и все тут.

— Хмм… наверное, правильно. Покажи, где спрятал деньги.

— Пойдем за мной!

Призрак проплыл через закрытую дверь, я пошел следом — мне пришлось ее распахнуть. Потом выплыл во двор, подлетел к собачьей будке и встал над ней:

— Вот здесь. В трехлитровой банке. Крышкой закатал и спрятал, ямку выкопал. Пусть забирают. Спасибо тебе, что помог моей семье, моей дочке. Помоги еще и жене, прошу тебя.

— Хорошо. Свободен. Что-то передать семье? — спохватился я, но призрак уже растаял в летнем горячем воздухе.

Посмотрев за внимательно наблюдавшим псом — помесью кавказской овчарки и носорога, решил, что задачу свою выполнил, а выкапыванием денег из-под брюха этого монстра пусть занимаются другие. Те, кто его кормит и поит. Больно уж не хочется ходить покусанным, даже если это и заживет в считаные часы.

— Ну что, получилось? — дрожащим голосом спросила подошедшая Вера.

— Получилось, — утвердительно кивнул я и с интересом спросил: — А чем вы кормите такую орясину? Он же сжирать должен больше, чем вся ваша семья!

— Полкашка… он молодец, — с уважением и приязнью сказала Вера, — у нас как-то своровать хотели со двора — цыгане зашли, так он их так драл, только тряпки летели. А то бы последнее утащили. Я в заводской столовой беру для него объедки, мне разрешают. Если бы не таскала оттуда продукты — мы бы и не выжили. Теперь-то все будет по-другому!

— Да, по-другому. Деньги под будкой. В стеклянной банке. Отец туда закопал. Потом выкопаешь.

— Так подождите! Я выкопаю, рассчитаюсь с вами.

— Домой пойдем. Хватит нам приключений. Сочтешь нужным — занесешь потом, что душа позволит. А не занесешь — значит, так и быть. Переживем. Отведи к матери, твой отец попросил ее полечить.

— Вань, мне страшно. — Маша погладила меня по груди ладонью левой руки и приподнялась на постели, подперев голову рукой. — У меня ощущение, будто что-то должно случиться.

— Чего случиться-то? — сонно спросил я, мне всегда после секса хотелось спать, а Машу распирало желание чего-нибудь обсудить. В этом отношении мы с ней ну никак не были похожи.

— Мы стали настолько… хмм… заметны, что ли? Не знаю даже, как и сказать… едут ведь со всех сторон, со всей страны! И откуда узнали, непонятно. Вон, ночуют возле дома, ждут завтрашнего приема. Ты понимаешь, что скоро нами заинтересуются власти? Если уже не заинтересовались.

— Заинтересовались, — хмуро ответил я, — сегодня в местной газетенке статья о нас, по-моему, «Путь к коммунизму» называется этот брехливый листок, не годный даже для подтирки задницы — краски слишком много. Так вот — нас называют шайкой мошенников, выманивающих у людей деньги. И спрашивают, доколе мы будем заниматься своей противоправной деятельностью, получая нетрудовые доходы. Удивляюсь, как это раньше за нас не взялись.

— Вань, это же ужас! — ахнула Маша и села на кровати, опершись на руку.

В полумраке она выглядела в высшей степени соблазнительно, и я попытался этим воспользоваться, притянув к себе. Но подруга отбилась и села на край кровати:

— Ты что, не понимаешь? Если напечатали в газете, да еще такой — это орган горкома партии, — значит, есть указание с нами разобраться! Все, хватит, надо прекращать. Сворачиваем нашу деятельность и уезжаем.

— Куда? — спросил я, лениво поигрывая соском сидящей рядом девушки (иначе ее не назовешь — после лечения она стала молодой и даже юной).

— Да куда глаза глядят! Подальше отсюда. Ты не понимаешь — это беда, настоящая беда!

— Мне еще рано ехать. Нужно разобраться с теми ментами, что меня убивали. Что, мы так и оставим, спустим с рук им все то, что они сделали со мной, что делают с людьми? Ведь уверен — я не один такой. Не могу уехать, пока с ними не разберусь.

— А как ты с ними разберешься? Убьешь? Что ты с ними сделаешь? Как ты можешь убить пять человек, милиционеров и остаться при этом безнаказанным? А я? Что со мной будет? Они ведь и меня посадят, за укрывательство и недоносительство. Ой, Вань, не трогай, а? Не до того! — Маша убрала мою руку, тихо прокравшуюся к ее интимным местам, и встала, расхаживая по комнате, как Ленин, обдумывающий — как же нагадить буржуазии? Да так, чтобы она не нагадила в обратную.

— Вань, скажи, — Маша снова присела на постель, — что ты вспомнил после того, как меня лечил. Ты мне рассказывал, что после того, как Петя меня ударил, от стресса в твоей голове что-то сдвинулось, ты гораздо четче вспомнил многие заклинания. А твои личные воспоминания? Еще что-то ты припомнил? Где ты жил? Как тебя зовут? Твою прежнюю жизнь? Ты вспоминаешь заклинания, но не можешь вспомнить свою прежнюю жизнь — как так может быть?

— Ощущение такое, будто во мне живут два человека. Две памяти. Одна память — о том, кем я был, где я был, где я жил. Ее практически нет. Будто стерли ластиком. Остались какие-то туманные следы, и все. Вторая память — это память магии. Это заклинания, всплывающие ни с того ни с сего. Она почему-то проявляется активнее. Но я чувствую, что не вспомнил и половины тех заклинаний, что должен знать. Хотя после стресса, который задала мне твоя гибель… вернее, твое ранение, процесс ускорился. Теперь я знаю в несколько раз больше заклинаний, чем раньше. Но при этом знаю — не все вспомнил.

— А каков механизм того, как всплывают твои знания? Ну — как ты ощущаешь, что сейчас можешь сказать то или иное заклинание? Почему ты берешь то, а не иное заклятие?