Евгений Щепетнов - Возвращение грифона

— Не надо так со мной разговаривать. Вы забываетесь, кто перед вами и где вы находитесь! — пожестчел лицом полковник. — Я могу сделать так, что вы сами побежите, бегом, и сделаете все, что мне надо! Обнаглели! Страх потеряли? Думаете неприкасаемые? Камеру на северной стороне я всегда могу устроить, понял?

— Понял. А не пойти ли тебе… понял? Ты как со мной разговариваешь, приглашальщик на беседу? Я сейчас на тебя проклятие напущу, ты срать черным поносом до конца жизни будешь, а она будет недолгой, очень недолгой, веришь?! Я должен бежать к какой-то сучонке на цирлах, как собачонка? Потому, что ее муж первый секретарь? Ты сам-то соображаешь, что говоришь? Да мне плевать на деньги, веришь? На все плевать! И на тебя тоже, вместе с этой сучкой!

Я просто взбесился. Все то, что я накапливал эти месяцы, вся обида, злоба, воспоминания о том, как меня истязали в стенах этого заведения, досада на свою ущербность — отсутствие памяти — вылилось в такую великолепную ярость, что я и в самом деле готов был растерзать полковника. И я его ничуть не боялся. И он это чувствовал.

Полковник привстал из-за стола, упершись руками в полированную столешницу из темного дуба, покраснел, открыл рот и хотел что-то сказать, а может крикнуть, когда я тоже встал и, сделав пасс руками, сказал Слово, и в воздухе повис Знак огня, полыхающий как никогда — огненный, красивый и готовый выпустить очередь из огненных шаров, способных разнести стену РОВД вместе с полковником.

Тогда милиционер опомнился. Он побледнел, с размаху плюхнулся на кресло и сделал жест рукой:

— Хватит. Успокойся. Давай поговорим начистоту, как два мужика. Мы наговорили лишнего, но никогда не поздно все вернуть на нулевой вариант. Хорошо?

Я глубоко вздохнул и движением руки развоплотил Знак огня:

— Хорошо. Я слушаю.

— Что вы хотите за ваши услуги? За то, что окажете услугу жене Первого секретаря?

— Я не работаю бесплатно. Но деньги мне не нужны. У меня они и так есть. Надо будет — заработаю столько, сколько мне нужно. У меня есть просьба, если вы мне поможете, я помогу супруге Первого и буду помогать вам, если мои услуги вам понадобятся. В разумных пределах, конечно. Напускать порчу ради вас я не буду.

— А и в самом деле можете? — поежился полковник.

— Могу, — спокойно кивнул я, — но ни разу этого не делал. Не хочу. Пока не заставят обстоятельства.

— Хорошо. Я слушаю вашу просьбу.

Минут десять я излагал полковнику то, что я от него хотел. После того как закончил, тот долго молчал и затем отрицательно покачал головой:

— Это невозможно. Это все равно что рубить сук под собой! Ну ладно, я переживу, если их посадят, хотя могу потерять должность, но ведь это нереально доказать! Что у вас есть, кроме голых, ничем не подкрепленных слов? Вы обвиняете офицеров, из которых двое члены КПСС, уважаемые люди, даже орденоносцы — и вы говорите, что они вас убивали, закапывали в яму, пытали?! Кто в это поверит? Подождите, допустим, я вам верю. Но этого мало. Вы же сидели… лечились в психиатрической клинике. Правда же? И после этого вы приходите и говорите — вот эти люди, капитан и майор милиции, убивали меня монтировкой, закапывали в землю, а я выкопался и пришел писать заявление? Вы снова окажетесь в психушке. И я вместе с вами — если пойду на серьезное рассмотрение этого заявления. Доказательства. Где доказательства?

— А если они сами подтвердят? Опишут все? Опишут свои преступления?

— Шутите? Если только вы их заставите своим колдовством! Что? Вы серьезно? Можете? Хммм… — полковник подумал, потом наклонился над коммутатором и, нажав кнопку, сказал:

— Верочка, пригласи ко мне Дымова и всех, кто есть в их отделе. Всех сотрудников.

— Хорошо, Николай Федорович, сейчас вызову! — пропищал тонкий голос, и я опять вздрогнул от ощущения дежавю. Эта секретарша была очень похожа на кого-то из моей прежней жизни. До невозможности похожа. Так похожа, что я вот-вот, еще немного, и вспомню, где я встречал подобные обстоятельства и секретаршу Верочку. Увы… ощущение снова улетело. И я замер в ожидании своих мучителей.

— Разрешите, товарищ полковник? — в дверь просунулось лицо Дымова, полковник сделал приглашающий жест, и в дверь втянулись все, кто тогда был во время допроса. Не было только участкового, но его уволили и он отсиживался дома. По слухам — беспробудно пьянствовал.

— Ну что, Дымов, доигрался? — жестко сказал полковник, встав из-за стола. — Гражданин Сидоров заявил, что вы его истязали, что пытались его убить! Что скажешь по этому поводу? И вы все — что скажете? По одной статье ведь пойдете! Этапом в Нижний Тагил!

— Врет этот… гражданин Сидоров, — спокойно-нагло заявил Дымов, — никто никого не истязал. Он психический больной, и его нужно в психушку, идиота!

— Товарищ полковник, вы не могли бы выйти? — попросил я.

— Что?! Из моего кабинета? Хмм… а проблем не будет? Все будет в порядке?

— Если вы спрашиваете, не размажу ли я этих подонков по стенам — обещаю, что все выйдут отсюда живыми, и даже очень живыми. Клянусь.

— Ну… если клянетесь… что же — разговаривайте. Я отлучусь на десять минут.

Полковник широким шагом подошел к двери и вышел, захлопнув за собой обе створки. Воцарилось молчание, которое прервал холодный голос Дымова:

— Не докажешь, сука! Как ты не сдох, тварь?

— Василич, не надо! Он может писать! Это может быть спектакль! — тронул его за руку мужчина рядом, зам, который первый ударил меня в печень.

Дымов кивнул и замолчал, ненавидящим взглядом сжирая меня, как нильский крокодил свою жертву. Дай ему волю, он бы меня порвал на части.

Я вздохнул, окинул взглядом группу стоящих передо мной людей и, не теряя времени, стал читать заклинание. Они переглядывались между собой, удивленно и насмешливо поднимали брови, а когда я закончил, Дымов с издевательским смешком сказал:

— Шарлатан херов! Моя бы воля — ты б с зоны не вылезал. Вас, аферистов, искоренять надо. Закончил свою тарабарщину? Успокоился? Забудь о своих дебильных заявлениях — никто никого не бил. Никто не истязал. Тебе же спокойнее будет. Иначе…

— А чего иначе? — невинно осведомился я.

— Василич! Молчи, он нарочно провоцирует, — буркнул стоящий рядом зам и тоже стал сверлить меня тяжелым взглядом.

— Никто вас не провоцирует, — усмехнулся я, — рассказываю, что теперь будет. А будет вот что — через десять минут у вас начнет зудеть тело. Вы почувствуете, как будто у вас под кожей лазят, протискиваются черви. Зуд будет невероятным, страшным, невыносимым. Вы будете расчесывать себя до крови, а на местах расчесов образуются нарывы, из которых покажутся тонкие нитки червей. От вас отвернутся близкие, друзья, соседи. Вас уволят с работы. И вы будете заживо гнить, съедаемые изнутри. До тех пор, пока вы сами не пойдете и не напишете явку с повинной, в которой расскажете обо всех своих преступлениях — избиениях людей, пытках, поборах и обо всем, что вы творили все это время. А потом вы найдете меня — не знаю, как вы это сделаете. Да мне и плевать — даже если вы сгниете, заживо съеденные паразитами. Такие твари, как вы, заслуживают таких мук. Адских мук. И вы будете умолять меня простить. И если убедите — я вас прощу и сниму проклятие. Если уже не будет поздно. Вот теперь я все сказал. Как хорошо, что все вы оказались сегодня на месте, просто замечательно. Не хватает только участкового, но я до него еще доберусь. Будьте уверены.