Макс Фрай - Зеленый (темный). Том 3 [litres]

Вспомнив Стефана, вцепился в него как в живого, словно он пришёл навестить и сел рядом, на край кровати, так что можно его обнять, повиснуть на шее, сказать: «Больше никуда не девайся, пожалуйста, так и сиди». От вымышленной близости вымышленного же Стефана полегчало, как от живого, боль прошла, тело перестало казаться непомерно тяжёлым, вот что значит великий шаман.

Памятью тоже ухватился за Стефана и осознал, что помнит если не всё, то многое. Рассмеялся от облегчения – вы есть, чуваки! То есть мы, мы где-то, когда-то, хоть как-нибудь есть! – и одновременно чуть не умер на месте от чувства, которому даже названия нет, когда представил, что мог бы всё это забыть. Прежде часто просыпался человеком в полном забвении, не зная о себе ничего, обычно через пару часов проходило, но какой же безнадёжной жуткой тоскливой вечностью становились эти пару часов.

Следующим номером программы оказалась обычная для него в таких ситуациях мысль: мне приснилось, это просто приснилось, не бывает у людей такой жизни, зато иногда бывают очень длинные, яркие, подробные сны.

Сам себе закатил оплеуху, от сердца, даже в ушах зазвенело: придурок, шарманку смени! Снилось, не снилось, какая разница. Как говорил мой волшебный профессор с изнанки реальности: «Если есть выбор между мифом и его отсутствием, выбирай миф». Не вопрос, выбираю. Сам же сдохну, если не буду верить, что всё это было и продолжается, есть. Предположим, я псих, поверивший в собственный бред – ну и что я теряю? Зато обретаю весь мир. И, вероятно, коньки в придачу, с очень острыми лезвиями, как мечи, драться можно и горло себе перерезать, если битва проиграна, полезная штука в хозяйстве – коньки… И потом, я же действительно псих, кто ещё? Это ни разу не новость, давно бы сидел взаперти с диагнозом, если бы сейчас, как при Советах можно было насильно сдать человека в дурдом. Но теперь, слава богу, всем похрен. Никто тебя до утраты бессмертной души не залечит, если сам в минуту слабости за облегчением участи не придёшь.

Встал с постели, пошёл к плите. Шатался, как пьяный, не столько от слабости, сколько от упоительного ощущения – я море, на мне поднимается шторм. Но ничего, с похмелья и не такое бывало. И будет ещё не раз… Эй, стоп, не будет, с этим делом придётся завязывать. Знаю я себя-человека. Крышу мгновенно срывает. Ничего крепче кофе не следует пить в него.

Открыл банку, где держал кофе, понюхал, скривился: давно от такого отвык. Мрачно подумал: ну да, откуда бы у меня в девяносто шестом взялась Эфиопия? Рано ещё. Чего-то хотя бы более-менее сносного ещё лет десять, как минимум, ждать. Тем более в какой-то нелепой несбывшейся вероятности, где нет даже самого жизненно необходимого – Стефана и всех нас.

Но всё равно, куда деваться, налил в джезву воду, поставил её на плиту. Нашёл кардамон, чёрный перец и бумажный пакет с сухими розовыми бутонами, вспомнил: да, точно, мне тогда нравился кофе с розами, кто-то из девчонок меня научил. Рассказали, что в Йемене – или не в Йемене? – где-нибудь в тех краях варят кофе на розовой воде с чёрным перцем. Я впечатлился, стал настаивать воду для кофе на розах, рвал лепестки и кидал в кувшин, а потом в чайной лавке появились в продаже сухие бутоны, и совсем хорошо стали жить. Розы добавляют в кофе отчётливую кислинку, и получается как бы пророчество, обещание грядущей лёгкой обжарки и разных интересных африканских сортов. По тем временам идея была гениальная… по этим, по нынешним временам.

Налил кофе в кружку, попробовал и изумился: похоже, я и правда варю его лучше всех в мире. Всегда был уверен, что просто для смеху хвастаюсь, а выходит, не врал. Только гений мог вытянуть чудовищную обжарку до средней Кении из «Тэйст Мэпа» [28] * Taste Map Coffee Roasters – небольшая сеть кофеен, где обжаривают и продают кофе элитных сортов. Первая кофейня Taste Map появилась в Вильнюсе в 2015 году, обжаривать и продавать кофе компания начала немного раньше. Кажется, именно с Taste Map в Вильнюсе начался настоящий бум кофейной культуры, который, на наше счастье, продолжается до сих пор. . Интересно, в этой сраной несбывшейся вероятности тоже когда-нибудь будет «Тэйст Мэп»?

Оборвал себя резко, как постороннего: не «сраной». Чтобы я больше такого не слышал, даже как случайную мысль. Отличная вероятность, раз я теперь тут. А не отличная, значит станет отличная, заткнись, не канючь. На мир, в котором живёшь, можно сколько угодно сердиться, ругаться, скандалить, требовать своего, пытаться его переделать, сопротивляться, лезть с кулаками и ставить условия, но при этом – любить. Сделанное без любви не впрок, не считается. Я сам без любви не считаюсь. Это буду уже не я, а нежить какая-то, морок угрёбищный, настоящий я полон любви.

Сам удивился своей реакции, но и обрадовался. Это было совсем не похоже на прежнего человека, каким он себя запомнил. Зато очень похоже на него самого.

Допил кофе, оделся, посмеиваясь над собственным гардеробом, шикарным долгополым пальто по цене крыла самолёта и пляжного кроя панамой в мухоморах, зато на меху – ну слава богу, в этой несбывшейся вероятности я такой же дурковатый пижон. Вышел из дома и изумился тому, как тепло [29] Ноябрь 1996 года в Вильнюсе действительно был рекордно тёплым. . Навскидку, плюс десять, скорей даже больше. И сухо, и небо ясное, в ближайшее время явно дождь не пойдёт. Фантастика для балтийского ноября. Невольно подумал: как будто я погоду у Нёхиси в карты выиграл. И ведь выиграл! Легче лёгкого выиграть у того, кого нет.

На прогулку, даже короткую, у него пока не было сил. Но плевать он хотел на силы: надо будет, появятся. Где-нибудь да возьму. В самом худшем случае, получу новый опыт – трезвым валяться в канаве. Я и пьяным-то отродясь не валялся, надо когда-нибудь начинать. В общем, «нет сил» – совершенно не повод откладывать встречу, ради которой весь этот ужас, он же невозможное чудо; короче, ради которой – всё.

Самое главное, что он помнил из объяснений туманной женщины, Воплощённого, мать её, Трындеца, Последнего Стража Порога – в этой несбывшейся, но единственной для меня вероятности город живёт без Стефана. Без обетованной волшебной участи. И не хочет так жить. Что понятно, – думал он, пока шёл вдоль реки, – я и сам не хотел бы. То есть вот уже прямо сейчас не особо хочу. Но придётся. Нам обоим обязательно надо жить.

Через мост перебрался к подножью холма, на котором Бернардинское кладбище, снизу его окружает забор. Вспомнил, что в конце тропы должна быть калитка, но не стал заморачиваться, перелез, да и всё. Вскарабкался по крутому склону наверх, где могилы такие старые, что их уже невозможно считать могилами, просто культурная ценность, памятники старины. Кладбище, на самом деле, не древнее, всего-то девятнадцатый век. Но ощущение от него совершенно как от римских развалин, где одновременно понимаешь противоположные вещи: время – неумолимая, страшная сила, и – никакого времени нет. В любом случае, кладбище – отличное место для первой встречи двух несостоявшихся мертвецов.