Оля Новая - Улыбки темного времени. Цикл историй [сборник litres]

– Гоги, послушайте, я тут подумала, Бог с ним, с этим апельсином! Главное, чтобы все живы были! – мягко проговорила я, похлопывая его по плечу.

– Марго, Вы тут? Почему? – удивился он, обернувшись ко мне всем телом.

– Я увидела, что тут конфликт… из-за меня… и решила, что Вы важнее этого апельсина, гораздо важнее, оно того не стоит! Октябрь сам решит, каким ему быть, правда же? – затараторила я, часто мигая.

– Я важнее… ты – удивительная дэвушка, Марго! А я почему-то подумал, что ты не веришь, что я тут справлюсь! – тихо ответил Гоги.

– Нет, и мысли такой не было, что ты! Именно важнее! – воскликнула я и присела рядом с насупившейся девочкой.

– Привет! Прости, мой друг хотел вернуть этот апельсин, потому что он мой. Но я тебе его дарю, не расстраивайся! Хочешь, у меня ещё есть? – обратилась я к ней.

Она улыбнулась и покачала головой.

– Пап, пойдём? – девочка доверчиво взяла массивного гиганта за руку и повела по тротуару, обнимая мой последний апельсин, радостно подмигивающий чистым, оранжевым бочком.

– Ну, вот, всё хорошо! Прости, что втянула тебя в свои апельсиновые игры, я честно хотела как лучше! – смущаясь и краснея, проговорила я Гоги.

– Что ты, мне приятно дэвушке милой помочь! Теперь мы знакомы зато! Ой, Марго, а где сумки с твоими апельсинами? – Гоги улыбнулся было своей доброй и солнечной улыбкой, но вдруг обеспокоенно нахмурился.

Я ахнула и повернулась лицом к переходу. Там, на другом конце оживленной дороги, неопрятно одетые люди в тёплых шапках и старых пальто не по размеру бурно радовались и разбирали мои апельсины.

В них, этих людях, лишенных улыбок и самых простых вещей, сейчас было столько веселья, столько радости и благополучия, что я засмеялась в голос. Засмеялась свободно и легко, да так, что по лицу потекли слёзы. Гоги растерялся и не знал, что ему делать и куда бежать. Заметив краем глаза его замешательство, я положила руку на его плечо:

– Гоги, пусть люди радуются! Им нужнее, правда! Смотри, скольких обездоленных я сделала счастливыми, ничего не предпринимая для этого! Разве не чудо? – улыбнулась я сквозь слёзы.

– Марго, ты сумасшедшая, прости! Но ты самая необыкновенная из всех, кого я встречал! Если бы мы были в Грузии или на Кавказе, я бы тебя похитил и никогда бы не отпускал! А мы тут, в Москве, так что можно я для начала приглашу тебя на свидание? – засмеялся он со мной вместе.

– Не боишься, что я с апельсинами приду?

– Не боюсь: я сам их тебе принесу! – весело произнес он и поцеловал кончики моих пальцев.

Пухлая, маленькая ручка неторопливо выводила что-то на бумаге. Вокруг стоял привычный шум и гам. Большая перемена была в самом разгаре. И вдруг прозвонил звонок – резко и пронзительно, да так, что маленькая ручка чуть не выронила карандаш. Орущая толпа мальчишек и девчонок хлынула из коридоров в классы. Владелец маленькой ручки облегченно вздохнул и продолжил чертить и выписывать. Внезапно раздался резкий окрик:

– Иванов! Ипполит Иванов!

Маленькая ручка во второй раз выронила карандаш и обреченно повисла вдоль тела. Кажется, мечты снова придётся отложить на потом. Ипполит вздохнул и последовал за строгой учительницей.

И вдруг Ипполит проснулся. Вокруг было тихо и дремотно. Ночная влага мягко обволакивала каждый листок. Где-то неподалёку без умолку трещал сверчок. Как же хорошо, что всё на месте! И любимые стебли одуванчика, и влажные камни, поросшие мхом, и эти загадочные огни где-то высоко-высоко. Пожалуй, это всё, что он видел: его глаза-стебельки неважно работали в темноте. Ведь Ипполит был садовым слизнем. Но иногда ему снились странные, пугающие сны. Прямо как сейчас. В этих снах, граничащих в своей правдоподобности с явью, Ипполит был неторопливым, мечтательным мальчиком. Он был человеком! И чувствовал как человек! И мечтал тоже совершенно человеческими мечтами: пока все бегали и суетились, он плавно скользил по жизни, придумывая новые миры и увлекательные приключения.

Ипполит в своих снах был самым медленным – его вечно все поторапливали и подгоняли. Это было поистине странное и незнакомое ощущение, потому что в своей настоящей жизни он был величавым, быстрым, порой, даже стремительным и всюду успевал. Ему совсем не хотелось прыгать с нелепой торопливостью кузнечика или взмывать в небо с пугающим ускорением стрекозы. Ипполиту было хорошо быть просто слизнем: он гордился своим статным карамельным телом, своими шоколадными глазами-стебельками, своими мышцами, непрестанно работающими, чтобы двигать его вперёд по любой, даже самой неуютной для других существ поверхности. Он одинаково любил и шершавые листья, и гладкие стёкла потерянных в саду очков, и пористые кирпичи. По жизни он обтекал всё плавно и легко, улыбаясь каждому сочному листу.

Не заметив в предрассветных размышлениях наступления нового дня, Ипполит удивился первому солнечному лучу. Он всегда оказывался застигнут врасплох ярким светом. Каждый раз это было откровением и настоящим счастьем. Ведь солнце щедро освещало любимые сочные листья добродушного слизня, и теперь можно было с аппетитом позавтракать и повнимательнее изучить окрестности. Каждый новый день приносил новые возможности, и то, что ещё вчера было невнятным ростком, сегодня раскрывалось во всей своей красе. Ипполит ликовал: он обожал сюрпризы природы. Однако слизень знал, что нельзя брать больше, чем даётся. Откуда-то была в нём эта удивительная мудрость…

Возможно, это была обыкновенная осторожность и чувство опасности, присущие в той или иной мере всякому живому существу. Но в Ипполите они неожиданно реализовались в виде совершенно удивительной интуиции. Например, поутру его соседи по грядкам часто направлялись в капустные ряды. Они делали это дружно, нисколько не задумываясь о последствиях. Вскоре большинство из них оказывались в ведре недовольной хозяйки огородных наделов. Ипполит же неторопливо огибал дом и оказывался у живой изгороди. Там он лакомился изысканно-острыми листьями хрена, салатом романо и латуком. Нисколько не злоупотребляя гостеприимством, он благодарно покидал вкусные грядки и отправлялся исследовать мир.

Любознательный слизень точно не знал, зачем ему это нужно, но ему нравилось бесцельно ползти и наблюдать, созерцая окрестности. Кусты, заросли, листья, а также их обитатели – всё, решительно всё влекло его и захватывало. Но не только пейзажи, а и всякая поверхность вызывала в Ипполите живой отклик. Впрочем сколько бы он ни исследовал, а всё так же возвращался к своему любимому гладкому камню у пруда. Он был всегда рад ему. Камень ждал своего слизня, а слизень стремился к нему. Влажная прохлада манила и обволакивала его. Ипполит располагался на камне, слегка свешиваясь к воде, и любовался на своё отражение. Всё было наполнено волшебным умиротворением, пока рядом со слизнем не плюхнулось что-то тяжелое и чрезвычайно громкое.