Анастасия Кураева - Будь моим хранителем [СИ]

Он виновато посмотрел мне в глаза, потом продолжил:

— Потом ты стала мне действительно интересна. Я стал интересоваться твой жизнью уже не просто для работы, а потому что мне хотелось знать о тебе больше…

Я молчала, слушая его монолог и поражаясь про себя, как я не замечала ежедневного хвоста за собой, учитывая еще то, что Макс мне всегда нравился. Ведь когда тебе кто-то нравится, ты на автомате всегда находишь предмет своей любви в толпе. А я ни разу не заметила за собой слежки.

Потом он вспомнил последний звонок и наши первые уединенные беседы. И огромное чувство облегчения, когда я согласилась с ним встречаться. Но всегда оставалось одно «Но». Тайна, которую приходилось скрывать неизвестное количество времени. И чем дальше отношения становились серьезнее, тем сильнее Макс хотел, чтобы я вообще никогда ничего не узнала.

— Я очень жалею, что ты узнала все таким образом. Так не хотелось впутывать тебя во все это. Если бы не это похищение, все могло бы быть совсем по-другому. Провернули бы это дельце с Соколовской и жили бы как раньше…

— Дельце? Вооруженный захват ты называешь дельцем?! — я вспыхнула как спичка. Казалось, я только и ждала этой красной тряпки, чтобы ринуться в бой. Максим хотел было оправдаться, но я не дала: — И как ты вообще это все себе представлял? Была бы твоя воля, ты бы вообще мне никогда не признался? Серьезно? Строить отношения на лжи? И где ты был последние недели? Следил за мной?

Я уже знала, что Максим видел нас тогда с Егором около подъезда. Но какое это имело значение сейчас.

Я скрестила руки на груди и сердито следила за Максом. Максим же молчал, ожидая наверное, что я еще что-то скажу. Я посмотрела в открытую калитку:

— Нас уже заждались…

И резко развернувшись на пятках, я уверенно направилась в сторону дома. Тропинка вела прямо к его крыльцу. Справа была небольшая лужайка, два плодовых дерева и висящий между ними гамак. В траве валялись полусгнившие яблоки. Цветы росли там, где им заблагорассудится, видимо за этим тут никто не следил.

Подойдя ближе к дому, я увидела маму, которая обнимала мужчину. Сердце бешено застучало. Я сразу узнала отца. Мы были очень похожи. Светлые волосы пшеничного оттенка и веснушки по всему лицу, рукам и шее. Папа был очень загорелый и выглядел достаточно молодо, лишь около глаз залегли морщинки, которые появляются, когда человек улыбается. Я посчитала это добрым знаком.

Застыв в нерешительности буквально в двух шагах от моих родителей, я обняла себя руками. От волнения меня стала бить мелкая дрожь. Но тут мама немного отстранилась от отца и заметила меня. Она протянула ко мне ладонь, захватывая в кольцо родительских рук. Папа тоже обернулся и, улыбнувшись сгреб меня в охапку, словно я была маленьким одуванчиком. Я и чувствовала себя крохотным беззащитным цветком, стоявшим одиноко в огромном поле и сгибающимся под натиском даже самого легкого дуновения ветра.

Папа сжимал нас так крепко, что я боялась услышать треск своих ребер. Он повторял снова и снова:

— Как же я долго этого ждал… Девочки мои…

Мы стояли втроем одной неподвижной кучкой и вздрагивали от беззвучного плача. Я сильнее прижалась к своим родителям, не веря во все происходящее. Чувствовала сильные руки отца, которые ни на секунду не ослабляли своего захвата. Слышала, как плакала мама и как тяжело стучало мое сердце, разрываясь от печали.

Не знаю, сколько прошло времени, прежде чем мы разомкнули наши объятия. Папа взглянул глазами, полными слез, сначала на меня: улыбнулся и немного неловко коснулся прядки волос у моего лица. Потом он перевел взгляд на маму и сначала его лицо исказилось от боли, но вдруг морщины разгладились и он медленно притянул маму к себе:

— Ох, Витя… — мама уткнулась ему в шею, потом вдруг сердито его оттолкнула. Затем снова прильнула к нему, не произнося ни слова.

— Давайте присядем… — папин голос стал хрипловатым.

Максим с Егором давно покинули двор, чтобы нам не мешать. Мы присели с мамой на лавочку, стоявшую около стены, а папа придвинул пустые ящики и сел напротив.

Мы смотрели друг на друга и не могли наглядеться.

— Витя, это какой-то сон…

— Позволь я скажу… — он взял нас обеих за руки. — Девочки мои, простите меня, что я оставил вас одних… Не было и дня, что бы я не думал о вас, не горевал…

Его голос дрогнул, глаза снова наполнились слезами. Но папа быстро взял себя в руки и продолжил:

— Скоро все закончится. Я обещаю. И мы, наконец, будем вместе, в безопасности…

— Витя, вы правда готовите вооруженное восстание?

Папа вдруг стал серьезным, отпустил наши руки и, нахмурившись сказал:

— Ох и Максим… — и, не давая нам ответить, продолжил: — Вы не должны ни о чем беспокоиться. Пару дней поживете у меня, потом я переправлю вас в Германию, пока тут все не устаканится. Если бы не это глупое похищение…

Папа выругался, челюсть его сжалась. Было видно как за щеками ходят желваки. Потом его взгляд снова потеплел и он обратился к нам:

— Елена чует, что мы взяли ее за одно место. Вот и брыкается. Думала, я совсем дурак — не позаботился о вашей безопасности. — он удовлетворительно хмыкнул. — Мои люди давно за вами присматривают, охраняют. Максим, хоть и молодой, но работу свою знает. Не подвел мальчик.

Я не удержалась и закатила глаза.

— Что такое? — папа явно не понимал происходящего.

Мама тут же взяла инициативу в свои руки. Посматривая то на меня, то на папу, она говорила, что мы были обескуражены, узнав, что за нами все эти годы следили. А Максим, так вообще, стал моим парнем. Я закрыла лицо руками, оно пылало, как костер на Масленицу. Мама ободряюще поглаживала меня по спине.

— Вот поганец! А мне ни слова не сказал.

Но это не было произнесено сердито. Скорее так журят ребенка за небольшую шалость.

— Ладно, с этим разберемся попозже. В конце концов, я не жалею, что это был именно Максим. Повторюсь, мальчик прекрасно справился со своей задачей. Он прекрасный сын своего отца. Петр воспитал достойного наследника.

— Петр? Петя Резников?

Мама помнила папиного друга детства. Когда папа только прошел инициацию, он познакомился с еще одним Хранителем. Сейчас это Резников Петр Валерьевич и по совместительству отец Максима. А тогда он был Петей и они были четырнадцатилетними пацанами. Между ними сразу завязалась крепкая дружба. Позже папа выбрал медицинскую дорогу, а Петр поступил в Военную Академию. Жизнь шла своим чередом, пока отец не познакомился с мамой и не женился. Затем Суд, изгнание из семьи, сложности с устройством на работу. И вот Петр помог другу.

— К тридцати годам наши перемещения, наконец, сошли на нет. Больше не нужно было терпеть присутствие Елены. Я сменил фамилию, уехал в эту деревню. Работаю ветеринаром — забочусь о здоровье местной скотины. А Елена вскоре пошла по карьерной лестнице вверх и совсем про меня забыла. Но я не забыл.