Юрий Буйда - Сады Виверны

Двор был устлан телами женщин, саксонцев и крестьян.

Басту лежал на боку, и рука его обнимала невидимую женщину, распростертую рядом в луже крови.

Капитан Капата сидел у телеги, раскинув ноги, и с брезгливым изумлением смотрел на свои кишки, стекавшие на землю.

Из келий доносились отчаянные крики – женщины, похоже, добрались до монахов.

– Мушкеты! – крикнул дон Чема, глядя в небо, где кружила алая виверна. – Заряжай мушкеты!

Но было поздно.

Чудовище взмахнуло крыльями и стремительно помчалось к земле, а когда поравнялось с крестом церкви Святой Девы, вдруг разинуло пасть и выпустило струю огня, потом вторую, третью, и вот уже полыхало все вокруг – гостиница, приют, церкви, монастырь, дерево и камень, земля и люди. Все, все было охвачено пламенем, бушующим, ревущим, безжалостным.

Дон Чема успел толкнуть меня за телегу, стоявшую у гостиничной стены, но огонь подступал со всех сторон, и я пополз к главным воротам монастыря, протиснулся в узкую щель между створками, попытался подняться на ноги и увидел женщин с копьями и луками, выбегающих из леса. Одна из них вскинула лук и не целясь выпустила в меня стрелу, но сил у меня оставалось лишь на то, чтобы упасть на колени…

Очнулся я от тряски, вызывавшей сильную боль во всем теле.

Я лежал в повозке, укрытый плащом, и надо мной горели бледные звезды.

Услыхав мой стон, возница остановил повозку и обернулся.

Это была Нелла.

Даже при слабом вечернем свете я различил бурые пятна на ее куртке, похожие на засохшую кровь. Под глазом у нее темнел синяк, а на губах запеклась кровь.

– Где мы? – спросил я, пытаясь подняться. – Почему мы здесь?

– Где мы – пока не знаю, – ответила Нелла, спрыгивая на землю. – А почему… спасаем свои жизни…

Она помогла мне выбраться из повозки, и я справил нужду в придорожных кустах.

Лицо, шея, руки мои были обожжены, висок глубоко рассечен, грудь и плечо болели, но я мог двигаться, думать и говорить.

Отсюда, с высоты, был виден горящий монастырь. Пламя поднималось к небу. Кажется, там горели даже камни.

– Где дон Чема… мессер Хосе-Мария Рамон де Тенорьо-и-Сомора – что с ним?

– Не знаю, выжил ли там кто-нибудь… ничего не знаю…

Она достала из мешка сыр, хлеб, флягу с вином и, пока мы утоляли голод, рассказала о том, что видела своими глазами.

Нелла пришла в себя в разгар сражения и, когда попыталась выйти из гостиницы, чуть не стала жертвой разъяренных женщин. Но ей удалось отбиться от них и спрятаться.

Потом она увидела, как я пробрался сквозь щель в главных воротах и был сбит с ног стрелой…

– На ноготь вправо – и ты был бы убит. – Она коснулась моего раненого виска. – Тебе повезло.

Она вырвала меня из рук озверевших баб, нашла повозку и погнала мула прочь от монастыря, охваченного пламенем. При этом не забыла о моем дорожном мешке с двумя сотнями дукатов и тетрадями, которыми я дорожил.

– Значит, тебе тоже досталось, – сказал я. – Как тебе удалось с ними справиться?

– Я их просто убила, – сказала Нелла. – Всех, кто оказался рядом с тобой.

– И куда мы направимся? Возвращаться в монастырь, похоже, бессмысленно, ехать в Рим – опасно, мы не выполнили приказ кардинала-племянника, упустили Джованни, и никто не знает, где он сейчас… На север? На запад?

– Как прикажешь, – сказала Нелла.

– Значит, в Савойю, во Францию, лишь бы подальше от «ночных псов» дона Антонио, от виверн, от всех этих безумцев и безумств. У нас есть деньги – на первое время хватит. Я многому научился у хозяина, не пропадем. А ты…

– Если ты не против, – сказала Нелла, – мой ночной горшок всегда будет стоять рядом с твоим.

Она стала так похожа на Нотту – от нее даже пахло сушеным яблоком, как от моей малышки.

– Помню, ты сказала, что мне не придется выбирать между тобой и Ноттой…

– Я не думала, что все так обернется. Я думала, мы обе погибнем. Я думала, мы все погибнем. Но мы выжили, Эней.

– Что ж, Дидона, – сказал я, взяв ее за руку, – переступим и эту черту и посмотрим, что нас ждет там, на другом берегу…

Арман де Брийе, шалопай из Гавра.

Папаша Пелетье, наследник Пуссена и Лесюэра, изобретатель и контрабандист.

Змееподобная мадам Жозефина д’Анжии ее несчастный сын Мишель.

Граф М.,капризный и развратный старикашка из славного дома Колиньи.

Белоногая белошвейка Заза,служанка Коллеттс вместительным ртом, мадемуазель Иветтс буржуазной грудью и другие гаврские женщины, которым нравилось, когда их педикабили, ирруматили и просто футуэрили.

Шарль-Анри Сансон, Великий Сансон, Monsieur de Paris , палач из династии палачей, казнивший короля Людовика XVI, королеву Марию-Антуанетту, Робеспьера, Дантона, а всего за карьеру около 3000 человек.

Луи Мишель Лепелетье, маркиз де Сен-Фаржо, голос которого решил судьбу Людовика XVI, первый мученик Великой французской революции, убитый гвардейцем-монархистом Николя де Пари за несколько часов до смерти короля на гильотине.

Маркиз де Бриссакиз рода темных богов.

Его супруга Манон, неутомимая, как морская волна.

Лакей Анри, определяющий размер обуви по величине пениса.

Деревенский вампир Франсуа Гренье, потомок браконьеров.

Отец Фуко, кюре в горящей сутане.

Зловещий Дени, существо из бутыли.

Библиотекарь господин Боде, энциклопедист и пессимист.

Его сын гражданин Боде, таинственный Минотавр.

Анна Леру, зеленоглазая и коварная.

Электра, Психея, Филомела, Нюктаи другие жертвы искусства.

Мадемуазель Вонючкаи ее роковая родинка.

27 июля 1778 года мой отец Антуан де Брийе, офицер флота его величества, пал за короля и Францию в сражении с англичанами у острова Уэссан в устье Ла-Манша.

На поминках, однако, больше говорили о недавней смерти заклятых врагов – Вольтера и Руссо, чем о героической гибели моего батюшки.

Тон задавал господин де ля Пелетье, которого все называли папашей Пелетье, хотя был он немногим старше моего отца.

Папаша Пелетье был близким другом нашей семьи, поэтому никто не удивился, когда он женился на очаровательной вдове де Брийе, моей матушке.

Вскоре после свадьбы мы покинули Нижний город и поселились в Верхнем Гавре, среди состоятельных людей.

Меня отдали в школу к доминиканцам, где я считался довольно прилежным учеником, но по-настоящему я обретал себя дома, в обществе папаши Пелетье, который считал себя художником, наследником Пуссена и Лесюэра, а кроме того, был изобретателем и контрабандистом. Впрочем, о последней его ипостаси знали немногие.