Оксана Токарева - Царевна-лягушка для герпетолога

— О том я и говорю, — согласилась бабушка. — Так-то парень он толковый и надежный, не то, что твой арбузный богатырь. Вот уж действительно за дутого героя и голого короля едва не пошла. Хотя вам, бедным, теперь и выбирать особо не из кого. И из нашего крылатого рода почти никого не осталось. Да и то сказать, внучка Водяного тоже человеку не пара! А Ивану другой судьбы и не надобно. Ну тихо, тихо, — обняла она меня, видя, что я снова готова разреветься. — С мертвой и живой водой для него еще не все потеряно. В тонких мирах законы природы иначе устроены и время по-другому течет. А пока надо подумать, как тебе помочь и бед еще больших не наделать. С птицами вещими посоветоваться. Сирин и Алконост [23] Сирин и Алконост — древнерусские райские птицы. В средневековых легендах Сирин иногда прилетает на землю и поет вещие песни о грядущем блаженстве, которые могут оказаться вредными для человека (можно потерять рассудок). По народному сказанию, утром на Яблочный Спас Сирин прилетает в яблоневый сад, где грустит и плачет. А после полудня прилетает птица Алконост, которая радуется и смеётся. Она смахивает с крыльев живую росу и преображаются плоды, в них появляется удивительная сила — все плоды на яблонях с этого момента становятся целительными. на тебя теперь сердиты и, честно говоря, есть за что. Стыдоба-то какая! Хорошо, что дедушка не видел!

— А дедушка тоже здесь? — потрясенно спросила я, хотя иного ответа и не ожидала.

— Да где ж ему еще быть? — пожала плечами бабушка. — Летает на орбите, бесов гоняет. Вам рвался помочь, да сказали, сами должны справиться.

— И кто же нам совет добрый даст? — спросила я, бросив робкий взгляд на заветное дерево.

— Да кроме Гамаюна [24] Гамаюн — в произведениях книжности XVII–XIX веков это залетающая из рая безногая и бескрылая вечнолетающая при помощи хвоста птица, предвещающая своим падением смерть государственных деятелей. Близка к иранской птице счастья хумма. Зависнув над головой царя, предвещает долгое и благополучное правление. некому, — качнула головой бабушка. — А вот и он, легок на помине!

Я повернулась в ту сторону, куда она смотрела, но увидела только какой-то странный предмет, напоминающий парящее в воздухе само по себе павлинье перо. Приглядевшись повнимательнее, я поняла, что это никакое не перо, а птица, размером не больше воробья, при этом не имеющая ни ног, ни крыльев и источающая дивное благоухание. Перемещалась она при помощи пышного хвоста, который не только не мешал летать, но, наоборот, создавал парусность и обладал, судя по всему, исключительными аэродинамическими характеристиками.

— Да как же мы поймем, что он нам скажет? — спросила я, потрясенно разглядывая диковинное создание, чьи перья отливали всеми оттенками синего от кобальта и ультрамарина до бирюзы, а совершенно человеческие разумные глаза на птичьей голове имели нежный лазурный цвет. — Он разве разговаривает?

— А зачем нам разговоры? — нисколько не смутилась бабушка. — Сама знаешь, не все, владеющие человеческой речью, имеют мысли, которые стоит выражать.

Она уважительно приветствовала вещего сородича, и Гамаюн церемонно поклонился в ответ.

Потом он спикировал вниз и завис над моей головой, обмахивая меня своим удивительным хвостом, точно веером.

— Благодарю тебя, вещая птица, — обрадованно поклонилась бабушка, которая, видимо, знала, что означает этот жест. — Моей внучке удача и благополучие ох как понадобятся. Сам знаешь, выползня ненасытного надо остановить, а нам вмешиваться пока не велят, чтобы равновесие не нарушить. Не скажешь, удастся ли моим внукам его низвергнуть, и не станет ли хуже, если позволить ему добраться до наших золотых яблок?

Вместо ответа Гамаюн камнем рухнул на землю.

— Он умер? — испугалась я, глядя на неподвижное маленькое тельце с закрытыми глазами.

— В Ирии смерти нет, — успокоила меня бабушка. — Таким образом вещая птица предсказывает скорое падение кого-то из правителей или царей, и очень хочется надеяться, что Гамаюн имеет в виду властителя Нави. В плодах Ирия заключена великая сила, но по-настоящему принести благо они могут только живым, а поганый выползень никогда к ним не относился. Жалко, мать и тетка, умершие в восемнадцатом от тифа, не успели мне ничего о судьбе заветной иглы рассказать, — добавила бабушка задумчиво. — Бессмертный многих наших сгубил, все разыскать ее пытался. Боится, подлец! Если наконечник переломить, никакие яблоки не помогут.

Бабушка покачала головой, извлекая из карманов старенького фартука, в котором обычно ходила дома, три заветных плода.

— Ну, давай, вострушка моя, лети спасай своего дудочника и моего внука. По-хорошему тебе бы в Прави остаться, сюда Бессмертному гаду ходу нет, но пока рановато тебя из мира людей забирать.

Я благодарно обняла бабушку, стараясь запомнить тепло ее добрых рук, снова превратившихся в крылья. Потом тоже приняла облик жар-птицы и, не оглядываясь, поспешила покинуть Ирий.

Хотя встреча с бабушкой и предсказания Гамаюна немного меня успокоили, едва только свет горнего мира померк, душу вновь начали вызнабливать страх и грызть плотоядные черви сомнений. Удастся ли мне переиграть Константина Щаславовича? Какую лазейку он себе оставил, заключив наш уговор?

Бабушка перед расставанием настоятельно рекомендовала сначала наведаться к заветному дубу и вернуть к жизни Ивана, а уже потом выручать Леву и Василису, и этот совет я считала разумным, хотя и умирала от страха за любимого. Однако, едва блеклые коридоры междумирья сменил сумрак Нави, меня подхватил могучий вихрь, противостоять которому я не могла. Похоже, Константин Щаславович с самого начала ждал какого-то подвоха и решил принять ответные меры.

— Ну что, птичка моя, сбежать от меня хотела? — торжествующе осклабился он, когда я, несколько раз перевернувшись через голову, приземлилась в его покоях, принимая человеческий облик. — Пришлось слегка тебя сопроводить, чтобы ты яблочки по адресу доставила! — добавил он, с удовольствием рассматривая золотой плод.

Не слушая его, я бросилась к Леве, который так и лежал на полу, положив голову на колени Василисы. Похоже, моя бедная подруга поддерживала в нем жизнь при помощи природной магии русалок. А ведь у нее едва оставалось сил, чтобы лечить свои бесчисленные раны.

— Я так надеялась, что ты не вернешься! — вздохнула Василиса, пока я, разломив яблоко, сцеживала драгоценный сок на губы Левы.

Есть сам любимый уже не мог: даже такое ничтожное усилие причиняло ему муку. Однако едва первые капли живительной влаги попали ему в рот, он пошевельнулся, открыл глаза, глянул на меня с мольбой и нежностью, дыхание его немного выровнялось.