Макс Фрай - Новая Дикая Охота. Рассказы для живых [сборник litres]

Мета отрицательно помотала головой. Сказала:

– Не бери в голову, просто с подружками напилась. Мне поспать надо, к утру всё пройдёт. Давай я сниму пуховик и лягу. А ты… ну, например, можешь погладить меня по голове.

– Ладно, – согласилось голубое пятно. – Я попробую. Никогда ещё никого не гладило. Даже не понимаю, чем это надо делать! Но ничего, я справлюсь. Всё когда-нибудь случается в первый раз.

Ветер постепенно густеет, становится горьким как дым и падает на землю крупными хлопьями, похожими на стеклянные облака; из квартир, чердаков и подвалов выходят одичавшие сны, которых ни разу никто не увидел, а если увидел, то после не вспомнил, сразу забыл; девочка в красном платье пляшет на крыше, жалобно причитая: «не мел, не мел»; голуби светятся, как гнилушки; таксист, приехавший по заказу, паркуется напротив бара «Буковски» и во все глаза смотрит, как по мостовой, превратившейся в узкую быструю реку, плывёт рыхлый сизый весенний лёд.

31 октября 2020 года, 02:49

– Значит, здесь, сейчас я Елена. Документы небось не врут! Смешное имя – «Е-ле-на». Интересно, оно происходит от русского «еле-еле»? Или «ели и съели»? Или, к примеру, от дерева ель? Или от «элемента»? Или от «электричества»? От «электричества» – идеально, всё-таки электричество – всем, даже людям понятное проявление силы мира, так лучше всего, – рассуждала Елена, высокая, темная, словно обугленная, будто её и правда опалило примерещившимся смеху ради огнём, озирая окрестности с крыши крытого рынка Халес, куда она тоже смеху ради, а зачем бы ещё, забралась.

Окрестности, с её точки зрения, были – ну, так себе. Ничего выдающегося. Вполне обычный человеческий город. Вот так сразу даже не скажешь, что когда-то родился из сна. Но если я здесь, значит точно из сна родился, – сообразила Елена. – Меня не бывает в других местах.

– Привет, город, – наконец сказала она. – Сегодня я, предположим, Елена Зандманн. Но важно не имя, а то, что я – прямая наследница покойного здешнего хаоса. Отец мой помер от лютой тоски в ваших скучных человечьих краях, а сестрёнки с братишками разбежались отсюда подобру-поздорову. Но ещё ничего не потеряно, вам повезло, я-то с вами осталась! Не забалуете у меня. Я в нашей семье что-то вроде самого младшего сына, который по традиции в сказках дурак и счастливчик. И со мной обстоит приблизительно так. Поэтому во всяком сновидении мне положена доля. А ты, дорогуша, когда-то родился из глупого человечьего сна. Но глупый был сон или нет, придётся тебе раскошелиться! Я сегодня за данью пришла.

Елена всегда начинает с такого нахального заявления. Не потому, что сама верит во все эти глупости, а нарочно, чтобы всех рассердить. На самом деле Елена – обычная самозванка. Ладно, положим, обычной грех её называть – возникает, где вздумается, мерещится где попало, возникать и мерещиться для неё единственный способ существовать. И в том месте, где она хоть кому-нибудь примерещилась, сразу начинается страшный бардак. Но Елена совершенно точно не младший сын хаоса. И даже не старший. И не красавица-дочь. У хаоса вообще нет детей; ну или скажем иначе: все его дети, все и всё во вселенной по этому весёлому деду родня.

И, между прочим, здешний хаос, точнее, та его исчезающе малая, но всё равно бесконечная часть, которая доступна в этом конкретном человеческом мире; в общем, местный хаос вовсе не помер, а просто ненадолго уснул. Это известно всякому, кто хоть что-то в подобных делах понимает. А кто не понимает, от таких разговоров ещё больше рассердится, потому что никто не любит чувствовать себя несведущим дураком. Но Елене только того и надо. Когда другие сердятся, ей становится весело. Пока на неё кто-то сердится, Елена, кем бы она ни была и как бы её ни звали, чувствует, что она действительно есть.

Однако глупый человеческий город почему-то совершенно не рассердился. Не призвал Елену к порядку, не потребовал прекратить. Наоборот, с весёлой готовностью осведомился: «Дань – это такая игра?»

– Бинго! – расхохоталась Елена. – Не так ты прост, как мне сдуру сперва показалось. Ты угадал!

Фантики от конфет, выброшенные на всех улицах города в течение дня, собираются в стаю и улетают в неведомом и вряд ли существующем направлении, впрочем, сами фантики сейчас верят, будто летят, как птицы на юг; бывшая учительница младших классов пенсионерка Алёна Ивановна достаёт из чулана стиральную доску и трётся об неё всем своим крупным тяжёлым телом в надежде себя как ошибку в диктанте стереть; юная липа в сквере Ореховых Сов становится ризифорой остроконечной и сразу на всякий случай начинает цвести; панельные пятиэтажки во дворах между улицами Ринктинес и Тускулену осторожно, чтобы не разбудить жильцов, сдвигаются таким образом, чтобы выглядеть с неба как руна Ингуз, хотя понятия не имеют о значении и свойствах рун старшего футарка, но чтобы всё правильно делать, совершенно не обязательно знать.

31 октября 2020 года, 03:07

Елена Зандманн, ну или не Елена, чёрт её разберёт, никто в мире толком не знает, как это явление называется, зачем существует и откуда оно такое взялось; ладно, предположим, Елена стоит на крыше крытого рынка Халес, куда смеху ради, как всё, что она всегда делает, забралась. Одновременно она плывёт по реке, широкой, неторопливой, пьёт обжигающий горький кофе, летит в облаках, притворившись большим самолётом, чтобы увидеть всё с высоты, сидит на доброй сотне деревьев сразу, читает книжку под одеялом примерно тысячей пар детских глаз, пьёт вино и смеётся в компании старых друзей, кружится на трёх каруселях, карабкается по скользким листьям на все крутые холмы, курит, спрятавшись под пешеходным мостом, сидит и рыдает, потому что сердце её разбито – удивительное ощущение, вообще ни на что не похожее, никогда такого не было, давай ещё!

Елена так отлично приснилась этому городу, такой дурдом здесь устроила, такой балаган развела, что он, конечно, сразу влюбился по уши. И всё, что с Еленой сейчас происходит – это город её, можно сказать, обнял. И ласково спрашивает:

– Тебе нравится? Это хорошая дань?

– Самая лучшая в мире, – отвечает Елена. – Как ты это устроил? До сих пор я была главным сном везде, куда приходила, а сама не видела снов.

– Это только начало. Кто со мной свяжется, тот видеть сны обречён, – смеётся человеческий город, который – сейчас невозможно поверить! – сперва показался ей так себе, ничего выдающегося. А на самом деле он – о-го-го!

Елена тоже смеётся, но не потому, что смешно, а от – как это называется? – счастья? Наверное, счастья. Потому что когда её любят, Елена, кем бы она ни была и как бы её ни звали, точно знает, что она действительно есть.