Нэнси Холдер - Антология «Дракула»

— Что здесь происходит?

Оглянувшись, я увидел человека, с почти карикатурной точностью воплощавшего тип полковника армии южан. Он был высок ростом и худощав, его кожа задубела от солнца, а редкая седая бороденка напоминала козлиную. Его взгляд, устремленный на меня, пылал яростью. Другой господин, тоже явно военный, но низкорослый и приземистый, пробившись сквозь небольшую толпу, устремился к распростертому на земле юнцу и поднял его на ноги.

Женщина схватила седобородого полковника за руку:

— Папа, Хайдон приставал ко мне, а этот джентльмен был настолько благороден, что пришел мне на выручку!

Лицо полковника побагровело. Взгляд, который он метнул на обидчика своей дочери, не предвещал тому ничего хорошего. Коротышка поспешно выступил вперед:

— Я разберусь с ним, Дешамп. Он — мой сын и получит по заслугам. Примите мои искренние извинения, мисс Жозефина. Когда Хайдон протрезвеет, уверен, он будет публично умолять вас о прощении. Пошел домой, позорище! — рявкнул он, закатив сыну оплеуху.

На нетвердых ногах Хайдон Ласкаллс прошел несколько ярдов и, повернувшись, крикнул, наставив на меня трясущийся палец:

— Эй, старикан, мы еще встретимся! И посмотрим, насколько ты крут!

— Простите, сэр, он еще молод и глуп, — пробормотал Ласкаллс-старший.

Он подскочил к сыну, дал ему хорошего тычка и вновь велел убираться домой.

— Тигр не считает нужным сердиться на тявканье шакала, — ответил я с легким поклоном. — Забудьте об этом маленьком недоразумении, сэр.

Господин по имени Дешамп сжал мою руку и немедленно выпустил, пораженный ее холодной силой:

— Я чрезвычайно вам признателен, сэр. Джордж Дешамп к вашим услугам. А это моя дочь Жозефина.

— Шекели, — представился я. — Граф Шекели. Недавний житель вашей великой и прекрасной страны.

Я поклонился Жозефине Дешамп, взял ее руку и слегка коснулся губами трепещущих пальцев. Не будь мы окружены любопытной толпой, я, наверное, не совладал бы с отчаянным желанием припасть к ее нежной шее и испить крови.

— Вы оказали нам огромную услугу, граф, — продолжал Дешамп. — Хайдон Ласкаллс — зарвавшийся щенок, которого давно следовало проучить.

— В прежние времена я бы…

Вовремя спохватившись, я осекся. Мне хотелось сказать, что в прежние времена я приказал бы посадить мерзавца на кол, и умри он, промучившись менее двух дней, палач разделил бы его участь. Воспоминание о тех жестоких, безвозвратно утраченных временах вызвало легкую улыбку.

— В прежние времена он получил бы у меня хорошую взбучку, — заключил я.

Дешамп сунул мне что-то в руку:

— Моя визитная карточка, сэр. Вы — всегда желанный гость в моем доме. Надеюсь, что вы посетите нас в самом скором времени.

(Как вы, наверное, знаете, любой немертвый может войти в дом, только если его пригласит кто-то из жильцов.)

— К сожалению, сэр, в ближайшие недели я буду вынужден уехать по делам, — солгал я. — Но сразу после возвращения я непременно воспользуюсь вашим любезным приглашением… И боюсь, стану у вас таким частым гостем, что вы не будете знать, как от меня отделаться.

Все расхохотались, находя мою шутку чрезвычайно забавной, и я простился со своими новыми знакомыми. Человеческая глупость не перестает меня удивлять. Будь люди хоть сколько-нибудь проницательнее, жизнь Носферату значительно осложнилась бы. Теперь, заручившись приглашением Дешамп, я мог беспрепятственно проникнуть в его жилище. В мои намерения входило воспользоваться этим приглашением безотлагательно, но пообедать в обществе лишь одного члена семьи. Шагая через сад в темноте, я облизывал губы и проверял языком остроту клыков, точно хищник, встретивший в лесу беззащитную лань.

Несмотря на то что страсть бушевала во мне, я не бросился с головой в ее омут, как это сделал бы молодой Носферату. Несколько вечеров и ночей я изучал расположение комнат в доме Дешамп, проникнув туда вместе с легчайшей туманной дымкой, окутавшей особняк и прилегающий к нему сад. Благодаря ночным исследованиям я запомнил и лицо всех домочадцев и слуг и узнал, где находятся их комнаты. Мне стоило огромных усилий проявить терпение, ибо жажда, терзающая представителей моего племени в подобных обстоятельствах, возрастала с каждым мгновением.

Наконец долгожданная ночь наступила. Обитатели дома, как обычно, разошлись по своим комнатам где-то около полуночи. Я заставил себя выждать еще час или около того, пока не почувствовал, что дом погрузился в сон. Лишь после этого я направился к окнам спальни Жозефины, выходившим на балкон.

Я с легкостью вскарабкался по стене, находя мельчайшие выемки и углубления, незаметные для людей, и уже через несколько мгновений стоял на балконе. Окна были плотно закрыты, жалюзи опущены, дабы защитить комнату от проникновения ночной сырости и ядовитых ночных насекомых. Никто из членов семьи не догадывался об иной, куда более грозной опасности, порождаемой ночным сумраком. Закрытые окна не являлись для меня хоть сколько-нибудь серьезной преградой, ибо я обладаю способностью проскальзывать в мельчайшую щель.

В ту ночь было полнолуние, и серебристый лунный свет заливал спальню, заставляя причудливые тени переливаться на полу и на стенах. Огромная комната, как это принято в домах состоятельных американцев, была обставлена роскошной старинной мебелью; на обитом кожей кресле лежал небрежно брошенный шелковый пеньюар. Напротив окна стояла кровать впечатляющих размеров с пышным балдахином, который поддерживали четыре резных столбика.

На кровати, очаровательно разметавшись, спала моя Жозефина. Ее длинные волосы струились по шелковым подушкам, словно речные водоросли; тонкая простыня укрывала ее восхитительное тело лишь до пояса. Свежие губы приоткрылись, и с каждым ее вздохом я слышал, как девственная кровь, текущая в ее жилах, поет волшебную песню Лорелеи.

Я мысленно приказал ей проснуться, и она открыла глаза, грациозно потянулась и оглядела комнату. Завидев мой силуэт, темнеющий на фоне окна, села и набрала в грудь побольше воздуха, словно готовясь огласить дом пронзительным воплем. Я приложил палец к губам, призывая к молчанию мою любовь и жертву.

В течение одного лишь мгновения она пыталась сопротивляться, но потом, осознав мое духовное и физическое превосходство, расслабилась и упала на подушки. Ее взгляд, устремленный на меня, был исполнен страха и любопытства.

— Вы! — только и смогла выдохнуть она.

Несколько упоительно долгих минут я не произносил ни слова, пожирая ее глазами. Мне хотелось насладиться ее красотой и до предела разжечь собственный аппетит. Наконец я сделал повелительный жест, и Жозефина покорно ослабила ворот ночной рубашки и спустила ее с плеч, открыв безупречные груди, темные соски которых подчеркивали ослепительную белизну кожи. Голубые жилки, пульсирующие на ее шее, доводили меня до умопомрачения. Я опустился на кровать рядом с ней, взял ее руку в свои и принялся покрывать ее поцелуями.