Нэнси Холдер - Антология «Дракула»

— Это сон, — прошептала Жозефина.

— Да, это будет похоже на сон, — подхватил я. — На дивный сон, который, повторяясь, не оставляет о себе никаких воспоминаний. А потом этот сон перейдет в иное, более крепкое забытье. Очнувшись от него, ты обретешь бессмертие, и мы уже никогда не расстанемся.

Я опустил голову и принялся жадно пить. В первую ночь я рассчитывал обуздать свою жажду, но любовь не признает ограничений. Оторваться от живительного источника, столь желанного для всех Носферату, было выше моих сил. В течение дня, последовавшего за этой дивной ночью, я предавался глубокому блаженному отдыху, которого не знал много лет.

Через неделю Жозефина Дешамп скончалась. Домашний врач, лечивший ее, и его коллеги, приглашенные для консультации, не обладали познаниями Ван Хелсинга. Симптомы болезни привели их в полное замешательство, в котором они пребывали до самой смерти своей пациентки. Сиделка находилась около больной постоянно, но для меня это отнюдь не являлось помехой. Погрузив сиделку в глубокий транс, я беспрепятственно предавался любовному пиршеству.

В последнюю ночь, стоя у кровати, я смотрел на ту, которой вскоре предстояло стать моей супругой. Она страшно исхудала, ее кожа приобрела мертвенно-бледный оттенок, и лишь на впалых щеках рдели два лихорадочных пятна. Глаза, неотрывно устремленные на меня, сверкали безумным блеском, губы так истончились, что открывали бескровные десна и заострившиеся зубы.

— Скоро, моя любовь, — заверил я.

— Скоро, мой повелитель, — слабым покорным голосом откликнулась она.

Я в последний раз испил крови Жозефины, а потом, вскрыв вену у себя на запястье, поднес руку к ее рту, чтобы она тоже могла напиться. Она с жадностью припала к кровоточившей ранке, подобно изголодавшемуся младенцу, схватившему губами материнский сосок. Утолив жажду, она в изнеможении откинулась на подушки. Я знал, что к рассвету она будет мертва. Но ждать того часа, когда она оживет вновь, не придется долго.

В южных штатах усопших стараются похоронить как можно скорее, так как влажный климат способствует разложению трупов. Мне было известно, что из-за большого риска наводнений в этих краях покойников не предают земле, а погребают в каменных нишах. Вне всякого сомнения, семейство, занимающее столь высокое положение, как Дешамп, имело на одном из городских кладбищ свой фамильный склеп. После недолгих поисков мне удалось его обнаружить. Осмотрев склеп, я остался весьма доволен, ибо он представлял собой просторное помещение без лишних украшений, снабженное двойными бронзовыми дверями. Надпись на простой мраморной дощечке над входом гласила: «Дешамп».

Бренные останки Жозефины были доставлены в похоронное бюро. Поздно вечером, когда убитые горем родственники удалились, я решил взглянуть на тело своей возлюбленной. Служащему бюро я представился другом семьи, который только что вернулся из Европы и, узнав печальную новость, поспешил отдать покойной последний долг. Он провел меня в маленькую часовню, где у подножия каменного креста стоял открытый гроб. Приближаться к кресту я не осмелился; дабы избежать подозрений, я сообщил служителю, что исповедую мусульманскую веру.

Тем не менее, даже стоя вдали от гроба, я мог рассмотреть Жозефину и увидеть, что ее губы и щеки вновь стали свежими и румяными, и на устах словно играет легкая улыбка. Отметив несомненные признаки превращения в Носферату, я остался доволен. По опыту я знал, что длительность процесса преображения может колебаться; но в данном случае было очевидно, что уже через три-четыре дня моя возлюбленная восстанет из могилы, изголодавшаяся и готовая воспринимать мои уроки и наставления.

День похорон выдался пасмурным и ненастным. Я наблюдал за происходящим, стоя под деревьями, росшими за кладбищенской оградой. Наступившую ночь и несколько следующих ночей я провел поблизости от склепа, скрытый дымкой тумана, который сам же вызвал. Жозефина не появлялась, но я сохранял спокойствие. Повторяю, опыт подсказывал мне, что у разных особей процесс происходит с разной скоростью.

Возможно, вас удивит, что я не предпринимал никаких попыток помочь своей возлюбленной, но дело в том, что новорожденный Носферату должен проделать путь к свободе без посторонней помощи. Это — важнейшая часть процесса обращения.

Однако на шестую ночь я начал тревожиться, а на седьмую понял — что-то не так. Возможно, какой-то болван запечатал крышку гроба крестом, лишив Жозефину возможности выйти. Я должен был узнать правду и найти способ освободить свою возлюбленную из заточения.

Просочившись в крошечную щелку между стеной и бронзовой дверью, я очутился в склепе, где обрели последнее пристанище несколько поколений семьи Дешамп. Гробы находились в пристенных нишах, закрытых каменными плитами, на каждой из которых было выбито имя обитателя. После недолгих поисков я увидел самую свежую надпись, гласившую: «Жозефина Дешамп, 1901–1921».

Я отодвинул плиту и осторожно извлек гроб из ниши. Самым тщательным образом осмотрев его, я не обнаружил ни крестов, ни икон, которые могли бы лишить Жозефину силы и способности передвигаться. Тогда, не обращая внимания на протестующий скрип винтов, я поднял крышку гроба.

Жозефина мирно лежала там, вид у нее был столь же цветущий, что и накануне похорон. Закат давно уже наступил, и она должна была пробудиться, томимая жаждой крови. Однако, осмотрев ее, я не обнаружил никаких признаков того, что моя возлюбленная изменяет своей человеческой природе, становясь немертвой. Обнажив собственную грудь, я ногтем сделал на коже разрез, из которого брызнула кровь. Я приподнял Жозефину и прижал ее губы к ранке.

Она никак на это не отреагировала, ее тело безжизненно повисло у меня на руках, а струйка крови стекала по неподвижным губам, оставляя алые пятна на погребальном саване. Коснувшись пальцами ее щеки, я с недоумением обнаружил, что она кажется липкой на ощупь. Потерев кожу Жозефины, я убедился, что она покрыта толстым слоем румян. Лицо моей возлюбленной скрывала маска румян и белил!

Я припал к ее шее, но едва пронзив клыками кожу, отпрянул, ибо в нос мне ударил отвратительный запах химикалий. Сорвав с Жозефины саван, я увидел на ее молодом прекрасном теле грубо зашитый разрез, тянувшийся от груди до лобка: из моей возлюбленной выкачали всю кровь, заменив ее ядовитым раствором, препятствующим разложению.

Она была забальзамирована! Ее сердце и внутренности выбросили прочь, набив тело какой-то гадостью. Моей Жозефины больше не существовало, от нее осталась лишь размалеванная оболочка. Испустив дикий вопль ярости и отчаяния, я разорвал труп на мелкие клочки, разбросав их по гнусной обители смерти. Печаль жгла меня изнутри. Пытаясь заглушить ее, я вытаскивал гробы из ниш, срывал с них крышки, выбрасывал кости и топтал их ногами. Вскоре склеп был разгромлен, а ярость по-прежнему бушевала во мне, требуя выхода.