Нэнси Холдер - Крестовый поход

— Дженн, хорошие новости. Мы уже в пути. В Новом Орлеане есть священник, он свяжет нас с группой местных бойцов.

— Охотники? — с надеждой спросила она.

— Не совсем. Не такие, как мы, — ответил он. — Не выключай телефон. Когда я узнаю больше, сразу тебе сообщу.

Он помолчал.

— Границу открыли?

— Нет.

— Оставайся на месте, пока не откроют.

— Отец Хуан, я больше не могу, — взмолилась она. — Сколько можно сидеть здесь и есть овсянку.

— Сиди и ешь, — твердо сказал он. — Надоест — иди в номер и спи. Отдыхай, пока есть возможность. А потом Бетюны отвезут тебя в Луизиану.

— Но…

— Я твой учитель, — напомнил он. — Или хочешь, дам трубку Великому Охотнику, она просто прикажет делать, что я говорю!

Сквозь толстое стекло витрины она увидела, что Модин машет ей рукой и указывает на официантку: та уже расставляла большие тарелки, полные тушеного мяса с картошкой. Орал смотрел на официантку и улыбался, держа в руке пустой бокал, в котором еще недавно был налит сладкий холодный чай.

— Держись этих людей. Им тоже надо пересечь границу, — продолжал отец Хуан. — Сейчас тебе нужна холодная голова, а не горячее сердце, поняла?

— Но Хеда в руках у Авроры…

— И Аврора сказала, что оставит Хеду живой до Масленицы. Если с тобой что-то случится, нам придется спасать еще и тебя. Escuchame, [35] Послушай (исп.). — сказал он, отметая все возражения, — мы летим до Нового Орлеана. Нам не надо пересекать границы. Так что не надо усложнять нам задачу.

Дженн глубоко вздохнула.

— Ну, хорошо.

— Виепо. [36] Хорошо (исп.). Джеми, здесь не курят, — сказал он в сторону. — Дженн, я знаю, ты не веришь в силу молитвы, но я верю, и я молюсь за тебя.

— Спасибо.

Горло ее сжало, на глаза навернулись слезы.

— О, Господи, отец Хуан.

— Ну вот… в конце концов, и это молитва, — тихо сказал он. — Бог даст, скоро увидимся.

Она отчетливо представила себе, как он осеняет ее крестным знамением. Отключился отец Хуан первым. Она снова посмотрела в витрину. Орал Бетюн поднял тарелку Дженн, словно хотел сказать, что скоро остынет. Подняв вверх большой палец, она набрала бабушкин номер. Там включился автоответчик.

— У меня все в порядке, — сказала она и дала отбой.

Если кто-то завладел бабушкиным телефоном, определить, откуда был звонок, он не сможет.

Она еще немного постояла на улице, собираясь с духом. Потом вернулась в ресторан и села на свое место. Кто-то успел прибавить громкость телевизора. Показывали все те же новости. Бетюны перестали жевать и, не отрываясь, уставились в экран.

— …итак, повторяю, граница между Луизианой и Миссисипи будет закрыта как минимум на сутки.

— Нет, — прошептала Дженн. — Только не это.

— Хорошо, что я захватила с собой почитать, — сказала Модин. — И вязание.

— Интересно, у них есть тут кабельное, — отозвался Орал. — Джеки, ты какие фильмы любишь?

Вечер тянулся бесконечно. После обеда они собрались в номере Бетюнов и смотрели триллер про шпионов. Потом Орал объявил, что устал, и Модин поняла это как намек: вечеринку надо перенести в номер Дженн. Попивая лимонад из банки, она непрерывно болтала; наконец стало поздно, и она, слава богу, встала, чтобы отправиться к себе. Подойдя к двери, соединяющей оба номера, она положила руку на шарообразную ручку и оглянулась на Дженн. Лицо ее выражало нежнейшее сочувствие.

— Ведь ты беспокоишься не о своей бабулечке, я угадала? — спросила она.

Дженн покачала головой. Модин печально улыбнулась.

— Сейчас тяжелое время, но Бог даст, все образуется, вот увидишь.

— Конечно, мэм, — Дженн прочистила горло. — Я знаю.

— Как только наше правительство и Соломон отделят зерна от плевел, жизнь наладится.

«Ты что, дура, что ли?» — хотелось крикнуть Дженн в лицо этой курице в свитере с идиотскими медвежатами на груди.

Но она сдержалась, смиренно сложив руки на коленях.

— Жаль, что это будет еще не скоро.

— Скоро, не успеешь оглянуться, — заверила ее Модин и послала ей воздушный поцелуй. — Какая ты все-таки миленькая, Джеки.

— Спасибо, мэм, — ответила Дженн.

Постоянное беспокойство и необходимость притворяться совсем измучили Дженн. Она взяла со стола дешевую зубную щетку и пошла в ванную комнату. Потом улеглась в постель. Дезодорант в номере пах, как жевательная резинка. На душе было тяжело.

«Вряд ли усну, — подумала она, — что бы такое сделать, чтобы успокоиться?»

Но она все-таки заснула. И ей приснился сон.

Она видела во сне Антонио; он стоял под кружевной кроной апельсинового дерева, сплошь усыпанного белыми цветами. На нем была белая рубашка и белые брюки, низко подпоясанные на бедрах красным кушаком. Ноги босые. Вьющиеся волосы падали на уши, на лице был золотисто-коричневый загар. На носу несколько веснушек, а в рубиново-красных серьгах отражались лучи заходящего солнца.

За его спиной на берег с шумом обрушивались океанские волны. Протянув руку, он сорвал апельсин, вонзил ногти в его шкурку и стал очищать. Внутри апельсин оказался оранжевого цвета с красными пятнышками.

— Это кровавый апельсин, — сказал он. — В этом саду нет яблок, — он протянул ей плод. — Попробуй.

Тут она увидела себя как бы со стороны. На ней была белая, прозрачная, на тоненьких бретельках, ночная рубашка, черные волосы перевязаны белой ленточкой. Она взяла апельсин, и пальцы его коснулись ее руки. Они были очень теплые.

— Если я съем его, стану такой же, как ты? — спросила она.

Улыбка его увяла.

— Другого такого, как я, на свете нет и не будет, — ответил он.

Потом солнце опустилось в океан, и в черном небе словно загорелся костер. Голубоватые лунные лучи осветили ему волосы, глаза горели алым огнем, он широко раскрыл рот, и клыки…

Дженн вскочила на постели, хватая ртом воздух. Вся липкая от пота, она подтянула ноги, обхватила руками коленки и, дрожа, опустила на них голову. Это всего лишь сон, просто кошмарный сон.

Но почему «кошмарный»? Столь сладких снов ей еще никогда в жизни не снилось.

Мадрид

Отец Хуан, Джеми, Скай, Эрико, Холгар и Антонио

— Повторите еще раз, зачем мы все это делаем, — проворчал Джеми, плюхаясь рядом с начинающим седеть священником и подавая ему чашку с кофе.

Отряд сидел в Мадридском аэропорту, ожидая посадки на рейс до Нью-Йорка. В целях конспирации они заходили через три разных входа, и Джеми резко протестовал против того, чтобы он и Эрико шли в разных парах. Никому и в голову не придет, утверждал он, что девушка в коротком золотисто-каштановом парике и огромных солнцезащитных очках — сама Эрико Сакамото, Великий Охотник отряда саламанкийцев. Сам Джеми скрыл большинство своих татуировок под черным свитером и кожаной курткой; на голову по самые брови натянул черную вязаную шапочку. Словом, выглядел так экзотично, что не сомневался: собственная мама вряд ли признала бы его в этом прикиде. Если б была жива.