Сергей Болотников - Тролльхеттен

К окружающим осталась лишь ненависть, и с каждым новым провалом она становилась все сильнее.

— Прости, — шептал Рамена в полумраке своего убежища, — из меня получился плохой убийца, такой плохой…

Но Ворон не отвечал. Может быть, он покинул его насовсем? Когда пришла эта мысль, Дмитрий тихонько завыл. Только не насовсем, нет, не может птица тьмы бросить верного своего слугу среди тупых и обреченных на закланье людей! Только не сейчас!

Еще он посылал проклятья судьбе, что с упорством дегенерата ставила на его пути препоны. О, если бы он мог добраться до нее, до этой метафизической пряхи. О, с каким удовольствием он вырвал бы у нее нить своей жизни, и задушил бы стерву-судьбу несколько раз, обмотав нить вокруг ее шеи!

Рамена плакал и дико скрежетал зубами. Со стороны это выглядело страшно, но одновременно как-то жалко. Черный экспресс безумия брата Рамены следовал без остановок и уносил его все дальше в серые пределы.

В конце концов, Ворон вернулся. Но не просто так, а с новым заданием. Все-таки, последняя неудача разозлила его, потому что, мягко паря за окном Дмитриевой квартиры, он сильно утратил четкие птичьи очертания, временами вовсе превращаясь в колышущийся сгусток мрака. Одни только глаза горели, как прежде, — единственная не поддавшаяся изменениям деталь. Темную фигуру словно трепал дикий безумный вихрь, хотя, Рамена мог в этом поклясться, за окном стояло почти полное безветрие.

«Следующая цель будет легче, — сказал Ворон. — Так что даже ты сможешь добраться до нее без особых проблем. Этот человек… он отвержен всеми… даже человеческое глупое стадо изгнало его из своих рядов. У него нет дома, нет семьи и друзей. Когда он умрет, о нем никто и не вспомнит».

Рамена кивнул, соглашаясь — такое его устраивало. Надо сказать, это куда лучше, чем отлавливать по детским садам больных шизофренией детей.

И он вышел на полученное задание.

«Забавно, Дмитрий Пономаренко, — сказал он себе, — в конце концов, ты стал наемным убийцей. Вот только бы еще были ясны цели твоего потустороннего нанимателя».

Очередная жертва была стреляным воробьем. Никогда не ночевала на одном месте, все время перемещалась и была на взводе. Видимо, кто-то уже успел пощипать этому человеку перышки, а заодно раз и навсегда приучил к бдительности. Ворон дал направление — пяток мест, где на дичь можно наткнуться скорее всего. Одно из таких — старый облупленный дом за рекой, Рамена уже посетил. В подъезде строения пахло, как в общественном сортире, в котором об уборке забыли лет пять назад. Лестница была залита непонятной жидкостью и испещрена следами. Но тут спали — Рамена нашел на самой верхней площадке ворох старой одежды и мятые газеты. Спали в эту или прошлую ночь. Поворошив носком ботинка обнаруженное подобие кровати, Дмитрий скривился от омерзения. От тряпья пер мощный животный запах, словно здесь ночевал не одинокий, пусть и давно не мывшийся человек, а прайд африканских львов с тушей задранной антилопы заодно.

Неожиданно в гулкой тишине подъезда заскрежетал замок, и на площадке чуть ниже приоткрылась одна из дверей — еще старая, картонная, тоскливого коричневого цвета. Пожилая женщина, выглядящая стопроцентной домохозяйкой, с некоторой опаской глянула на Рамену и тут же выдала вопрос:

— Вам что-нибудь нужно, молодой человек?

«Следят, — подумал Рамена, — Боятся…»

— Нужно, — сказал он вслух, — Я из дератификационной службы, мы здесь выясняем очаги антисанитарии.

— Из дератифа… это что? — сказала тетка, убавив, однако, свой напор. Если — службы, то ее дело — проследить, но не вмешиваться.

— Крыс выводим, — любезно просветил ее Рамена, — а они, знаете ли, любят вот такие скопления мусора. — Он сделал паузу, и спросил, как бы между прочим. — Вы случаем не видели, кто спал в этом тряпье?

— Бомж, кто же еще, — презрительно сказала тетка, отразив на своем грубоватом лице, сколь омерзительны ей эти отбросы общества.

Дмитрий покивал сочувственно, внимательно разглядывая груду тряпья, спросил:

— А когда?

— Вчера, — отрезала тетка, — я еще к Виталию Степановичу ходила на третий этаж. Виталий Степанович — бывший штангист, он у нас за порядком следит. Хотела ему сказать, чтобы он прогнал… этого, но он, как назло, в тот вечер с температурой слег. А сама я подойти сказать побоялась.

— Почему? — удивился Рамена.

— Так это, — сказала домохозяйка, — он страшный был такой. Огромный, метра под два, волосатый, как кавказец. Нет, он волосатый был, как горилла. Я думала, люди вообще такими не бывают!

Вот это уже Рамену удивило. Судя по описаниям Ворона, нынешний клиент хоть и был человеком, опустившимся и заросшим, но габаритами особыми не отличался. Да и шерсти на нем вроде особой не было.

— Да вы понюхайте, как пахнет то, а?! — разошлась домоуправительница, — чисто зверь какой лежал! Вы уж доложите своему начальству, чтобы таких отлавливали и в отстойник местный свозили! Ну, житья же нет!

— Не он, — сказал Рамена-нулла.

— Что?! — спросила домохозяйка все еще на повышенных тонах, но слуга Ворона уже почти бегом спускался по лестнице. Странно, Птица тьмы говорила, что в городе остался всего один бездомный. Может, кто из жильцов был? Перебрал, да и не смог доползти до квартиры.

Пономаренко особо над этим не раздумывал. Задача усложнилась, но все еще была выполнимой. Он посетил еще пару ухоронок своего беглеца, обе в разных краях города. Одна, в парующей и туберкулезной канализации была давно оставлена, хотя по некоторым признакам можно было определить, что там жили около месяца назад, а вторая в заброшенном корпусе бывшей городской больницы была обитаема. Но опять не тем. Мощный, выворачивающий наизнанку запах ясно указывал на волосатого, да и обретающийся возле вконец опустившийся алкоголик с кривой улыбкой рассказал Рамене, что сюда почти каждую ночь заходит снежный человек.

— Йееттиии… — смачно и с явным удовольствием произнес этот гордый представитель рода хомо-абстинентус, и обрисовал руками корявый силуэт, якобы видимый им ночью.

На лежке нового, покрытого шерстью, пришельца было удивительно неопрятно, и, даже слегка скривившись от отвращения, Дмитрий нашел в темном углу кучку изжеванных до состояния фарша костей с остатками мяса, которое, судя по всему, было уже слегка протухшим еще в начале трапезы. Крысы тут тоже были — висели себе в ряд за хвостики на тонкой рыболовной леске.

Ищущий общения ханурик, который увязался за Раменой, ткнул в висящих корявым пятнистым пальцем и заплетающимся языком вымолвил:

— Вот тебе противно, а некоторые их на закуску едят.

Содрогаясь от омерзения и стыда за весь человеческий род, брат Рамена поспешно покинул это место.