Сергей Болотников - Тролльхеттен

Да, здесь, на улице и вправду было хорошо, дул легкий ветерок, гонял пестрые обертки вдоль тротуара. Город жил, как обычно, по-крупному, яростно, многогранно, шумел, как потревоженный улей, может быть, чуть нервозно. Из-за массива ближайшего дома вставала теплая желтая луна, какой она бывает только когда поднимется не так уж далеко от горизонта. А когда дойдет до зенита, утратит теплоту, засверкает неприятной белизной мертвый лик, взглянет безразлично на копошащуюся внизу людскую суетливую жизнь.

Только спустя какое-то время Николай понял, что рядом кто-то стоит. Нет, смешно, совсем забыл о своем спасителе, залюбовался ночной улицей. Лишь когда менее восприимчивый Стрый осторожно потянул за рукав, Николай вспомнил, кому обязан своим спасением. А он был тут как тут, и луна, как ни старалась, не могла высветить его лица. Поношенный плащ вяло колыхался на ночном ветру. Человек был высок и массивен, таким самое место где-нибудь в охране или у Босха под крылом.

Но Пиночет конечно его узнал и весь исполнился дикой горячей благодарностью, удивившей его самого.

— Ты все-таки пришел, — молвил Николай Васютко, не сознавая, что только что выдал типичную фразу потенциальной героини каких-нибудь «алых парусов». — Ты нас спас.

— Ах, Николай, Николай, — с упреком, впрочем, вполне добрым, — молвил спасший их, зябко кутаясь в свой плащ, — ну неужели ты думал, что я брошу вас? Брошу после того, как на вас пал выбор?

— Выбор? — пролепетал Пиночет, — мы выбраны? Кем?

— Ты узнаешь. Чуть позже. Сейчас скажу лишь, что ты не один такой. И напарник твой, это далеко не все, кто уже ощутил на своем плече твердую руку избранности, — он на секунду замолчал, вслушиваясь в вопли охранника, тот все еще не мог покинуть подвал, — но не все подчинились этой руке, как это ни печально.

— Так он… — спросил вдруг Стрый, — он тоже?

— Теперь уже нет, — сказал одетый в плащ человек с неопределяемой внешностью, — с ним все кончено. Но нам он не важен. Слушай меня внимательно, Николай Васютко по прозвищу Пиночет, и ты тоже Евгений Малахов, который был вполне Шустрый, пока не сторчался. Имейте в виду, ваша старая жизнь закончилась. Вы были отбросами, никчемными наркоманами, жить которым оставалось не так уж долго. Вы пали так низко, что для выполнения первого задания мне понадобился кнут и пряник в одном лице. Морфин, без него вы бы не стали ничего делать. Но нам не нужны высохшие ходячие растения с гноем вместо мозгов. Чтобы пойти со мной дальше, вам надо было избавиться от смертельной привычки. Потому что избранные, такие как вы, должны жить долго и уметь достигать поставленные перед ними цели на одном желании. На одной преданности и энтузиазме.

— Постой! — сказал Николай, он потихоньку начинал догадываться, — так ты потому не спасал нас так долго? Из-за этого нас почти две недели держал в заточении этот отмороженный волосатый урод?!

Тип в плаще кивнул, спокойно и даже слегка изящно:

— Вам надо было избавиться от морфина, но не только. Вам надо было избавиться от собственной слабости, закалиться, проявить характер — тот самый, что у вас стал подгнивать и покрываться плесенью. И вы его проявили, даже больше, чем я думал. Бедный охранник теперь получил дополнительную извилину в своих мутировавших мозгах.

— Но… — сказал Пиночет, и тут перед ним возник ясный и четкий образ гладких стеклянных капсул с водянистой жидкостью. Теперь обходиться без них? Да как такое может быть. Да, пусть физической зависимости больше нет, но психическая-то осталась! Она есть — это агатовый червячок, что вызывает болезненный зуд в мозгу!

Пиночет уцепился за собственный локоть и стал остервенело его расчесывать, как всегда делал, когда испытывал стресс.

— Я не могу! — заявил Николай, — нет, я не могу без него! Как же так!

— Сможешь. — Сказал его скрывающийся в тени собеседник. — Ты ведь уже чувствуешь руку выбора у себя на плече?

— Руку? Да я… — но в этот момент собирающийся сказать нечто резкое и, может быть, даже непечатное, Пиночет и вправду на секунду ощутил что-то тяжелое на своем правом плече. С тихой паникой скосил глаза, ничего не увидел и заорал испуганно. — Да кто ты вообще такой?!

— Тот, кто тебя спас. — Ответили ему. — И тот, кто отучил тебя о зелья, так что можно сказать — спас еще раз. Я твой работодатель, твой наставник и твой хозяин, Николай. Вот кто я такой. А кто стоит надо мной… я тебе скажу со временем. И вот что еще: в данный момент вы свободны, но как только я позову, как только дам вам задание — вы должны будете его выполнить. У нас пока не хватает нужных людей, таких как вы. А ведь скоро Исход.

— Что за исход?

— Просто Исход. И не что, а куда. Его время придет очень-очень скоро. Я надеюсь, вы успеете подготовиться к нему.

— Исход? — тонким голосом спросил стоящий рядом Стрый, — А это не смерть?

— Нет, — усмехнулся их спаситель. — Ничего общего. — А после повернулся и неторопливо зашагал прочь, оставляя ошеломленных напарников за спиной.

Те молча следили, как он идет по улице, как его мягко и почти бесшумно нагоняет черный иностранный автомобиль, притирается совсем рядом, как верная собака подходит к ноге хозяина. Как идущий останавливается, открывает дверь и садится в машину, которая почти сразу же трогается с места. Задние фонари авто горели демоническим рубиновым светом.

Стрый испуганно покосился в сторону гаража — вопли пораненного пилой охранника затихли. То ли понял, то ли… Ключ торчал в замке, и Малахов осторожно притворил створку двери, а потом и закрыл ее.

— Пусть посидит. — Сказал он тихо, — как мы там сидели.

Не разговаривая, напарники двинулись вниз по улице по направлению к собственному дому. Шагали по треснутому асфальту, дышали свежим после подвала воздухом, смотрели по сторонам.

Что-то изменилось за те без малого две недели, что они провели в подземном карцере. Неуловимо, но все-таки это чувствовалось. Да, Николай не зря сравнил город с муравейником, вот только раньше этот муравейник был спокоен, а теперь кто-то пришел и разворошил его палкой, вскрыл подземные галереи и, может быть, добрался даже до толстой, белесой матки с нежной тонкой кожицей. И забурлил муравейник, заполнился черными блестящими телами его обитателей, что мельтешили, как безумные, создавая видимость хаоса, но при этом выполняя сотни и тысячи мелких важных дел.

Слишком много народа на улицах. Слишком много даже для лета. Тут и там напарникам попадались подозрительные одиночки — пьяные и шатающиеся, а также совершенно трезвые и с острым горячечным взглядом, одетые в неприметную одежду, и потому почти сливаясь с ночными тенями. А иногда целые группы плотной массой продвигались уверенными быстрыми шагами и внимательно присматривались к окружающим зданиям. Одинокие прохожие, завидя этих людей, которые, кстати, все как один были крепки и подтянуты, поспешно сворачивали с улицы и стремились как можно скорее раствориться в темноте. В одном из темных дворов кого-то били, и ядреный мат заглушал крики жертвы.