Барбара Хэмбли - Кровавые девы

— С радостью. Смотри.

Он снова взял ее за руку и повернул к себе. Его светло-карие глаза светились любовью. Внезапно тело Петрониллы обмякло, будто кто-то выдернул из него душу. Поднеся к голове руку, она пошатнулась и едва не упала на Тайсса.

— Петронилла, — тихо произнес он низким сильным голосом. — На самом деле вы не хотите этого.

— Нет, — шепнула она. — Нет. Вы правы, Бенедикт… просите меня…

Она отступила от него, и свет лампы упал ей на лицо, полускрытое растрепавшимися волосами, которые окружали голову подобно сверкающему облаку. Ее прекрасное лицо было нежным и немного грустным, как у юной девушки. Тайсс поднес ее руку к губам, поцеловал и тут же нахмурился:

— Что это?

Петронилла попыталась отдернуть руку, но врач уже повернул ее ладонью вверх, к свету.

— Вы обожглись?

— Я… да, на кухне, — по ее голосу Лидия поняла, что та понятия не имеет, откуда взялся ожог. — Я так неуклюжа…

Но Лидия знала, что вампиры не бывают неуклюжими.

У мадам Эренберг случаются провалы в памяти.

И она не хочет, чтобы Тайсс узнал об этом.

Тайсс осторожно поднял Лидию и уложил ее назад на кровать.

— Вы в порядке, мадам? — спросил он, и Лидия подумала, что надо бы снова расплакаться — не такая уж сложная задача, если учесть, как сильно у нее болит голова.

— Я ничего не сделала, — всхлипнула она, все еще ощущая отзвук только что пережитого ужаса. — Я спала…

— Не ври, сучка, — Петронилла подошла ближе, и Лидия съежилась под ее взглядом, цепляясь за руку Тайсса.

Он поспешно освободился и повернулся к Петронилле:

— Прошу вас…

И продолжил, обращаясь уже к Лидии:

— Кто он? Тот мужчина, которого мы обнаружили рядом с вами?

Она едва не ответила, что не знает, но потом поняла, что все ее слова будут сравнивать с рассказом Жени, к тому же сама она не слишком хорошо запомнила нападение на флигель и не знала, о чем Симон говорил с девочкой. В памяти остался только холод его рук и легкое, почти невесомое касание когтей. Он не убивал Маргарет…

Это был сон?

Он сказал так потому, что принял ее за умирающую?

Потому что поверил, будто сам умрет?

Он сказал так потому, что это была ложь, или потому, что это была правда?

Запинаясь, она пробормотала:

— Он… он вампир, — после чего картинно сползла на подушку, обхватив руками голову, будто в приступе головокружения (что было не так уж далеко от истины). Рядом решительно прошуршали шелковые нижние юбки Петрониллы, и Лидия внутренне приготовилась к еще одной оплеухе.

Но вместо этого она услышала голос Тайсса:

— Петра, пожалуйста, не надо. Ей нужен отдых. Поговорите с ней утром.

На мгновение тень Петрониллы заслонила свет, падавший сквозь дверной проем из пышного придела. Тайсс тихо заговорил с Лидией:

— Прошу вас, простите ее. Обычно она более сдержанна. Те испытания, через которые ей приходится проходить, чтобы вернуться из тьмы и снова научиться жить при свете дня…

— Разве это возможно? — шепнула Лидия, кладя руку Тайссу на запястье. — Как?

— Курс инъекций, — за мрачной торжественностью, с которой он произнес эти слова, чувствовалась любовь к исследованиям и преданность своему делу. — Сыворотка из крови вампиров, чьи организмы никогда не были отравлены человеческой кровью. Вампиров в их изначальном состоянии, таких же чистых, какими их создала Природа. Мадам Эшер, вам нужно отдохнуть…

— Пожалуйста…

Он взялся за одеяло, чтобы укрыть ее, но Лидия удержала его, схватив за руки:

— Евгения, что с ней будет? Она сказала… по ее словам, мадам обещала ей, что они превратятся в ангелов.

— Не совсем так, — мягко возразил он. — Скорее всего, мадам сказала, что они будут помогать ангелам… что им сохранили жизнь для того, чтобы они присоединились к битве со злом. Позже я все объясню.

Он подоткнул одеяло и продолжил с нежностью в голосе:

— Петронилла Эренберг сражается со злом, и ее участь нелегка: душа ее стояла у врат ада, но она нашла в себе силы расстаться с миром бессмертных и посвятила себя не уничтожению своих сородичей, но их спасению. Прошу вас, поверьте мне, мадам Эшер. Если ваш друг заговорит с вами… или решит вернуться к вам, пожалуйста, скажите ему, что мы не причиним ему вреда. Как и вам самой, — добавил он, сжимая ее руки в своих.

Лидия, которой разгневанная Петронилла чуть не свернула шею, широко распахнула глаза, притворившись, что поверила ему:

— Правда?

— Правда. Она… инъекции раздражают ее, делают вспыльчивой, а вы сами знаете, что вампиры обладают поистине пугающей силой. Но это временный эффект. Со временем она обязательно привыкнет к солнечному свету и вспомнит, что значит жить в мире людей. Как и все они, — тихо добавил он. — Как и все они.

Поездка от Бебры до Айхенберга длилась не более полутора часов. Следующие сутки он провел в темноте очередного подвала. Вымотанный Эшер уснул на каменном полу, то и дело просыпаясь в панике: ему чудилось, что лица его касаются холодные руки Якобы, а к горлу прижимаются ее клыки. Потом он снова засыпал и видел во сне, как один его старый знакомый по имени Хорис Блейдон, обычно такой важный, высокомерный и самонадеянный, с тревогой и ужасом наблюдает за пугающими изменениями, которые произошли с его сыном под воздействием сыворотки из вампирской крови.

«Делал то, что должен был делать. Для общего блага…»

Еще ему снилась Лидия, и тогда он просыпался в холодном поту, не зная, где она и что с ней. Она обещала держаться подальше от Тайсса и Эренберг… Вернулся ли Исидро к ней или же ждет в Берлине?

Но задержаться в Берлине до ночи ради поисков вампира Эшер не мог. То, что он собирался сделать, потребует от него напряжения всех сил, а их и без того почти не осталось.

Берлинский поезд отошел из Айхенберга в десять, как только полностью сгустилась ночная тьма. Все то время, пока за окнами мелькали посеребренные светом нарастающей луны бескрайние сосновые леса Пруссии, Якоба в потертом темном платье, какие обычно носят жены рабочих, молча просидела рядом с Эшером в купе третьего класса. Вагон был почти пуст, только в дальнем его конце поначалу плакал ребенок, то замолкая, то снова разражаясь криком, едва слышным за стуком колес и частым дребезжанием оконного стекла. Каждый раз, когда младенец напоминал о своем существовании, Эшер видел в оранжевом свете раскачивающихся масляных ламп, как кривятся в недоброй улыбке губы Якобы.

Но вампирша не двигалась с места и лишь время от времени жаловалась на своем средневековом немецком диалекте на неудобства путешествия по железной дороге. Так продолжалось до тех пор, пока не зашла луна и над темной стеной деревьев не повисло цепочкой пятиугольников созвездие Девы. Тогда Якоба встала с жесткой скамьи и распахнула дверь купе. Ночной ветер сорвал платок, под которым она прятала темные волосы; на мгновение Эшеру показалось, что она невесомым злым духом повисла в дверном проеме. Бесцветные губы сложились в улыбку, едва видимую в тусклом свете: