Павел Журавель - Медвежьи углы

Мой дедушка был коммунистом и верил, что Дед Вася Пирятинов — добрый волшебник, и вся наша семья с ними дружила, и я дружил. И со старым Васей дружил и с молодым. Старый Вася мне очень помогал от насморка. Регулярно я к нему от насморка бегал. Приду и говорю: «Дядя Вася, у меня…», тут он всегда перебивал и заканчивал за меня: «сопли прибрать надо». До сих пор помню, как мне неприятно было от этих слов, я на них всегда очень обижался. И дедушке уже не верил.

А он, пока я супился и расстраивался, корчил кислую рожу, делал пальцами «викторию» [1] Виктория — это если указательный и безымянный растопырить, а остальные к ладони прижать. и её по носу себе водил. И передо мной сразу вставала картина: бежит мой насморк по льду, лед ломается, и он падает в полынью и мгновенно исчезает. Так и было — уходил от него с совершенно чистым носом.

Несколько раз я к нему лечиться бегал, и недуг этот меня оставил. Теперь, как носом зашмыгаю, сразу представляю, как насморк в полынье тонет, и все сразу у меня проходит.

А Вася очень животных любил, и я тоже. Тритонов или головастиков в банку наловим и наблюдаем, как они там. Вообще-то он был не очень общительный парень. Оно и понятно — вокруг на тебя все с прищуром смотрят, волнуются, слова взвешивают.

Поэтому характер у Василиев Пирятиновых портился с малолетства. Только головастиками его и можно было на улицу выманить. А еще котятами, котятами даже больше. Вася любил котят. Он всех котят подбирал, всех-всех!

А чтобы они не росли, он их усыпляет. Посмотрит на котенка своей недовольной пирятинской физиономией — котенок мгновенно цепенеет, а чтобы он ожил, новый хозяин должен его в руки взять.

У Васи в «детской» ковер огромный над кроватью висел. Полковра значки занимали, а на второй половине котята были развешаны на коготках-крючечках.

Висели они у него рядами, голова к голове, и бахрома из хвостиков… Я ему котят подобранных много перетаскал.

Котов Вася хорошим людям раздавал. Сядет у окна и прохожих рассматривает. Как хорошего увидит, из дому выскакивает, за руку хватает и к ковру с котятами тащит. А прохожий, делать нечего, снимает котенка с ковра и за пазуху кладет, вздыхает. Хорошесть ему не позволяет от котенка отказаться, даже если дома ругать будут, а котенок в момент оживал, к телу жался и мурлыкать начинал, как тут не взять.

Про Васю тоже непонятно, добрый он волшебник или злой: вроде и котят любит, а насморк не лечит. А вот папа у Васи точно хороший человек — инженер в очках, Мишей зовут.

Вот этот вот последний их поступок был совсем несправедливым. Последние три дня они только и делали, что злили меня. Все какие-то придирки, тяжелые взгляды, неуместные сравнения.

Накопилось! Устал! Обрыдло! Жить так я больше не мог, потому выбросился из окна. Да-да! Взял и выкинулся!

Заругали меня совсем, загнобили, запреследовали!

Разбился о мамины грядки лука и редиски, полежал немного и побежал в рай. Рай был в километрах полутора от места моей смерти. Я был уверен, что надо бежать в рай. Я ничего плохого не успел сделать (кражи черешни в соседских садах и плевание косточками в Ленку не в счет), а хорошего много: червяков спасал из луж, не давил лягушек, а мог, а когда кидал камни по кошкам и собакам, то всегда мимо.

Тук-тук! Дзинь-Дзинь!

— Драсте, Дарья Ивановна, извините за черешню. Я ее с сарая вашего ел.

— Шо! Яку черешню? А ту! Та нехай! На здоровье, вона ж усе одно погана, не солодка, та водяниста. Ешь-ешь, дитя!

Теперь Ленка.

— Ле-н-ка! Иди сю-у-у-да! — кричу я ей через забор.

— Да пошел ты! Кто в меня косточками пулял! — хватает веник Ленка и идет на меня.

— А я, между прочим, Леночка, умер! Вот попрощаться к тебе пришел, а ты тут с веником!

- Ага, как же! Но щас умрешь. Обеспечу! — двигается на меня огромная во все стороны Ленка.

— Эх-эх, а ведь я только к тебе, Лена, — шепчу я, — мне пора, прощай.

Я стал удаляться.

- Эй-эй, а ты родителям сказал! Куда пошел? Вернись? — затрепыхалась она.

- Найдут, узнают, обрадуются. Я ж в рай. — шепчу я.

— А куда идти, знаешь? Это далеко? — прыгает она.

— Да тут….за полем он. Только многие это не знают, — говорю.

— Класс! Можно тебя проводить? — спрашивает Ленка.

Вообще-то без знакомых там не так весело будет, а тут свой человек, соседка — подумалось мне. Но начать решил со строгости.

— Нет, так нельзя — качаю головой — тебе сначала умереть нужно.

— Не-е-е-ет, ты уж как-то сам — хихикает Ленка.

— Зря. Могла бы быть в раю прекрасной гурией — отвечаю ей.

— И что там делать? — настороженно спросила Ленка.

— Плясать и радоваться в ярких одеждах, а все тобой будут восхищаться, — ответил я.

— Гурия-гурия, злобная, как фурия! — пропела Ленка, отбивая такт веником по забору.

— Не сомневайся, там ты будешь такой, какой захочешь, это ж рай, — уверял я, — редкой красоты и ума будешь, и никто тебе больше слова не скажет.

— Ладно, гляну на твой рай. Но смотри, если обманешь!!!! — положила Ленка веник и двинулась ко мне.

— Давай-давай, — торопил ее я. — Давай, как я, из окна.

— Не-е-е, не хочу из окна, — закапризничала она.

— Ну, с забора, — даю дальше советы.

— Я не заберусь на забор, — говорит.

— А ты поставь табуретку к забору и…

— Отстань! — гневается она.

— Можно, конечно, из пистолета, — говорю.

— А что есть? — спрашивает.

— Нет.

— А чего предлагаешь!

— Я вообще забор предлагал!

— Давай отравлюсь! Есть отравленные вареники с вишней и творогом.

— Здорово! — восхищаюсь, — тащи и мне парочку с вишней, мне все равно уже не страшно.

Мы пошли в рай вдвоем.

— А где он? — еще раз спросила Ленка.

— Там, где-то за полем, — отвечаю, — я еще не был там ни разу, но он там.

— Ух ты, за полем! — радуется Ленка.

Прямо возле поля нас догнал Вовка на велике.

— Далеко? — шепнул он.

— В рай, за поле, только с нами нельзя, мы умерли, а ты живой, — выдала Ленка.

— Как умерли? — спросил Вовка и прислонился вместе с великом к вишне.

— Он из окна выпал, — указала на меня Ленка.

— Не выпал, а выбросился. Меня родители мучили, — поправил Ленку я.

— А я вареники отравленные съела с вишней и творогом, — договорила Лена.

— А ты-то чего? — спросил Ленку, Вовка.

— А я там прекрасной фурией стану, и Оксанка Куринная Жопка околеет от зависти.

Вовка молча оттолкнулся от вишни, немного разогнал велосипед и, резко затормозив, рухнул плашмя, не слезая с велосипеда, на дорогу.

— Класс! Цирковой номер! — восхитились мы с Ленкой.

— Разбился насмерть. Поехали. — Только и сказал он.

— А ты чего? — спросила Ленка.

— Да мне все равно делать нечего, а дома дед выпивший.

Ленка хотела возразить, но я ее опередил.