Юлия Бекенская - Кошкины сны

— Я тебе стукну, — улыбаясь, пригрозила Лена, которая подошла неслышно и встала рядом, — Саша, тебя ребята просили поторопить…

— Ладно, бывай, — Чиж сунул ему лапищу, — созвонимся на днях. Мосты разводить, — повторил он, — юморист контуженный…

На посошок, прошуршало в прихожей. И все опять улыбались, жали клешню, а потом удивительно быстро для таких больших, шумных, нетрезвых всосались в задверную ночь и исчезли.

Чуть позже, когда вызверился серпом в окошке тонкий месяц, Ленка обняла его и сказала:

— Сегодня два года, как… но я почему-то знала. Позвонила ребятам. Мы никогда не говорили, что ты погиб. Ушел. Значит, должен вернуться. Год назад собирались, решили, что если придешь, никто ни о чем тебя не спросит. Но ты мне расскажешь? Не сейчас, потом?.. — она заглянула в глаза.

Значит я погиб, думал Никита. А Чиж остался. Стоп. Я? Вот он я. Дом? Мой же дом! Только дурацкие ставни. И Нева под окнами.

Тут его ждали. Вот только где это — тут?..

— Я даже к колдунье ходила, — сказала Лена, — две недели назад…

Облако волос под его рукой было невесомым. Светлые пряди, чуть светлей, чем у… его Ленки? Эта — другая. Бедная девчонка, подумал он. Ленка же… почти. Наверно, так сестрами-близнецами бывает: как две капли похожи, но нужна-то — одна. И точно знаешь, кто именно.

Она смотрела на него. Внимательно и грустно.

— Ты не расскажешь мне? Ты что… не рад? — спросила она.

— Рррад, — сказал он с запинкой.

И что рассказывать? Жил дома, с тобой, долго и счастливо. До этого вечера. А она два года ждала его здесь. Да не его! Другого Кита, которого нет на этом свете, наверное. Смелого, бедового… потому и остался там, в провале. А выкарабкался — другой…

А может… а если это наркотик, и он грезит? конечно! Подмешали что-то в питье, вот и сглючило. Мозг обрадовался, стал услужливо толкать по этому пути: ты спишь, это сон…

— Хочешь, завтра съездим к доктору, — вдруг предложила Ленка. — Он очень известный: гипноз там, тренинги… восстановление памяти. Я посмотрела, на всякий случай…

— На какой случай? — спросил Никита.

Приехали. Где ты, где ты, белая карета? А ведь ее тоже что-то смущает. Он другой. Похож, да не тот. Как воскресший кот с кладбища домашних животных. А тот неплохой, похоже, чувак был. Как все обрадовались! Вот уж свезло увидеть собственные поминки.

И что теперь делать? До четырех, сказал ему Рик. А потом что? Он превратится в тыкву? Или просто не сможет вернуться?

— На какой случай? — повторил он. Она не ответила.

Бедная девочка. Бедная, ага, сказал внутри кто-то злой. А кто кричал его Ленке: отдай? Кто его сюда затащил?

— Лена, как звали колдунью? — спросил он.

— Зачем тебе? Глупости же…

— Такая маленькая, смуглая, с седыми волосами?

— Толстая, огромная, с рыжей крашеной копной, — засмеялась она и обхватила его за шею.

Ну врет же! тоже чувствует, что все не так.

— Лена, — спросил он, — ты что, знала? что я — не он? Другой Никита?.. ты знала?

Вспугнутые птицы в ее глазах поднялись. Взгляд потемнел, и стало яснее несходство. С мягкой, молчаливой Ленкой. Его Ленкой.

— Что ты говоришь, — ровно сказала она. — Разве есть на свете другой? Давай спать. А завтра будет новый день.

И ты поведешь меня к доктору, подумал Никита, на лоботомию, угу… Бредовый день, бредовый город. Как сказал Чиж? Кроме солнца, мостов и котов? Неожиданно для себя спросил:

— Солнце, мосты и коты… почему коты?

— Спроси сам, — она отвернулась, кусая губы. — На лестнице Ватсон дежурит.

На лестнице. Ватсон. Дежурит. Нормально?

— Так я… пойду? — спросил он чужую женщину с лицом Ленки.

— Ты вернешься, — ответила она. — Чуток подумаешь и вернешься. Я проснусь, а ты уже будешь здесь.

Никита вышел, не ответив. На лестнице закурил.

— Я же сто раз просил дымить пролетом выше, — раздался голос. Никита оглянулся в поисках собеседника. На подоконнике сидел крупный рыжий кот.

— Здрастьте, — сказал он — Ватсон?

— Ага, — откликнулся кот, — и тебе не хворать. Предвижу вопрос. Отвечаю: говорю тут, действительно, я.

Никита затушил сигарету.

— Мне нужно на Лиговку, — сказал он.

— К Марго собрался, — Ватсон прищурился. Его голос ровным мурчащим дискантом звучал прямо у Никиты в голове. — Она мне кило парной телятины обещала. Ты ей напомни при случае…

— Ты знаешь Марго? Ты понимаешь, что тут происходит?..

— Вообще или в частности? — осведомился кот.

Никита взглянул на часы.

— Некоторым жаль потратить пять минут на разговор, который может сберечь им сутки, — заметил Ватсон.

— Я слушаю, дружище, — вздохнул он.

— Теория котоцентризма, — начал кот.

Издевается, подумал Никита.

— Теория котоцентризма, — продолжил собеседник с нажимом, — уходит своими когтями в тот период, когда зарождался этот город. Петербургский пра-кот, любимец Петра…

— Разве у Петра был кот? — спросил Никита.

— Петр построил город, — был веский ответ, — разве можно сделать что-то стоящее, не имея поддержки кота?

— Да, в самом деле…

Кот застыл, словно проверяя, нет ли в ответе иронии, и продолжил:

— Мы не любим перемен. Поэтому все, что можно было сделать постоянным, стало таким: дождь идет строго по расписанию, мосты растут по схемам. Пра-коту пришлось повозиться, намурлыкивая архитекторам чертежи. Весь город, развод которого — произведение искусства, подчинен ритмам котогармонии. И только вода переменчива.

Никто не знал, где возникнет Нева в следующий раз. Годы наблюдений позволили обезопасить котов и горожан. Установить порядок, в котором никто не рискует проснуться в одно ужасное утро в своем доме, в своей постели, но на дне речном…

— Круто, — восхитился Никита. — А как вообще тут передвигаются, когда город разведут?

— Никак, — припечатал кот, — на развод города нельзя смотреть. — Он словно цитировал по памяти: — Его необходимо переждать за ставнями, или — прижавшись к любой вертикальной тверди, исключая гранит…

— Почему гранит?

— По кочану! — отрезал он. — Гранит — это набережные. Самая нестабильная структура после воды.

— Тэкс, — он задумался. — На Лиговке тебе делать нечего, нет там Марго. Метро запечатано до пяти… вот бедолаги, кто застрял — так и катаются по кругу. Значит, сейчас выйдешь на набережную. Дороги — час с небольшим, только в три тридцать опять город разводят. В обрез.

— А… завтра? — спросил Никита.

— Если тебе сказали сегодня, значит, сегодня. Завтра тебе откроют, только вот куда ты от них попадешь? Твердо решил?

— Н-не знаю, — сказал Никита с запинкой. — Но не нравится мне. Как я понял, Лена, — он покосился на дверь, — что-то сделала, чтобы вызвать сюда… Черт, вызвать — как духа, прям! Меня из… оттуда, короче. И думает, что я останусь. Она похожа, но — другая.