Алексей Котов - Чудо ты мое, зеленоглазое

После нескольких тщетных попыток новообращенному усачу удалось вклиниться в разговор. Правда, только после того, как Витька предварительно убедился, что главным героем рассказа усатого является именно черная кошка.

Усатый начал свою историю так же, как это делали до него остальные: неторопливо отхлебывая пиво и со значением произнося каждое слово. Но по мере того, как слушатели начинали терять терпение, повествование рассказчика все более убыстрялось и ближе к концу рассказа усач уже хватал своих слушателей за руки и пытался перекричать их.

Витька не выдержал и все-таки улыбнулся…

За день Витька и Петрович обошли шесть пивных. Старика приятно удивил тот факт, что Витька почти не притрагивался к спиртному. Точнее говоря, он делал это только для вида. Рано или поздно купленные племянником кружки пива доставались другим.

— Просто не хочу и все, — пояснил Витька Петровичу. — Не то настроение. О деле думать надо.

Вместе с тем племянник все больше мрачнел.

— Ерунда все это! — в конце концов, заявил он старику. — Не то все, не то!.. Большинство наших клиентов, уже завтра с чистой совестью забудет все услышанное. Нужно что-то другое.

— Что, Витьк?

Племянник вздохнул.

— Будем думать, дядь Коль.

Компаньоны зашли домой и, захватив с собой сумку с продуктами, направились на котоферму.

Размокшая от дождя проселочная дорога была скользкой как масло. Витька брел по обочине и ругал на погоду. Петрович шел следом за племянником. Днем он все-таки выпил пол-кружки пива и у него болела голова. Кроме того, Петровича мучила совесть. Несколько раз старик пытался присоединиться к компании любителей мистики. Но его попытки оказались настолько неумелыми и жалкими, что о них было стыдно вспоминать. Стыд был жгучим и почти детским. Старик прожил долгую жизнь, но так и научился врать.

На котоферме все было в порядке. Петрович расставил плошки с едой. Кошки и коты ели жадно с недоверием посматривая друг на друга. Витька в очередной раз обследовал помещение в целях предотвращения возможного побега. Потом будущий монополист заменил песок в двух больших, плоских ящиках — запах в комнатах оставлял желать лучшего. Снаружи Витька вернулся с мокрой от дождя головой.

— Опять льет, — ворчал он. — Что за слезливая погода такая, а?

Петрович открыл окна. На подоконник прыгнула кошка. Она жадно понюха свежий, сырой воздух и посмотрела вниз. Земля была далеко.

Старик погрозил кошке пальцем.

— Нельзя!.. Разобьешься.

— Слышь, дядь Коль, — окликнул старика Витька. — Ты помнишь кошку, которую ты первой принес?

— Ну?.. — старик насторожился. — А что?

— Окотилась она.

— Давно?

— Почти сразу же.

Петрович вспомнил свой визит к безобразной старухе и невольно поежился.

— Ну и хорошо, что окотилась, — нехотя буркнул он.

— Да ничего хорошего. Потому что получилось как в сказке Пушкина: «Родила царица в ночь не то сына, не то дочь…» Одним словом, урода какого-то эта кошка принесла. Пошли-ка, посмотрим.

— Да ну его, Витьк!..

— Пошли, пошли. Интересно же.

Компаньоны спустились на второй этаж. Кошка старухи с котенком приютилась в угловой комнате. Там было темно и тихо. Кошка лежала на старом ватнике, заботливо подложенном Петровичем, и тяжело дышала. Рядом с ней ворочалось что-то большое и лохматое. Витька безбоязненно взял это нечто в руки.

— Вот ведь дьявол, а? — удивился племянник. — Какой тяжелый стал. Растет так, как будто его насосом накачивают.

Петрович невольно попятился. Котенок был ужасен: очень крупный, с большой не по размеру головой и скошенной набок пастью, он производил по-настоящему отталкивающее впечатление. Нижняя, плоская челюсть уродца заметно шевелилась, но он не издавал ни звука. Ушей у котенка почти не было, а большие, на выкате, глаза были плотно закрыты. Короткий, рысий хвост судорожно дергался из стороны в сторону.

Витька хмыкнул.

— Ишь ты, какой нервный! — племянник взял уродца за шиворот. — Ты ему на зубы посмотри, дядь Коль. Прикус как у бульдога.

— Да он и на котенка-то не похож, — неприятно удивился старик.

— Мутант, — Витька кивнул на кошку. — Наверное, старая, а в последних пометах у них такое иногда встречается.

— Витьк, выбрось ты его, а? — попросил старик — Это же выродок какой-то. Кто у нас его купит?

— Пусть живет, — Витька положил котенка рядом с кошкой. — Потом посмотрим и решим. А может быть, как раз за него мы неплохие деньги выручим, а?

Уродец подполз к сильно облысевшему животу матери и ткнулся в него уродливой головой. Кошка с трудом оторвала голову от подстилки, посмотрела на старика и жалобно мяукнула.

Петрович поставил на пол две миски с кашей и молоком.

Компаньоны быстро вышли…

Рецептов семейного счастья не знает никто. Даже добрые сказочники обрывают свои истории на свадьбах, искренне полагая, что все интересное в жизни их героев уже произошло. Впрочем, сказочников можно легко понять: по-житейски грубое определение семьи, как ячейки общества, способно растерзать на клочки любую нежную мечтательность. Ячейка!.. Это что-то длинное, узкое и темное среди сотен миллионов таких же крошечных и одинаковых дырочек. Ячейка лишена лица, она только крохотная, типографская точка на газетном портрете общества. Одетое в отутюженный, серый костюм общество неподвижно и строго. И даже газетный лист, на котором оно изображено, кажется вечным.

— Послушайте, а куда направилась вон та парочка?

— В ячейку. Говорят, недавно одна освободилась.

— А зачем?

— Жить.

— Они что, с ума сошли?!..

— Нет, они хотят стать ячейкой общества.

Ячейкой… Частичкой… Маленькой крошкой, видимой только благодаря гораздо большему, то есть тому, что рядом с одной точкой находятся миллионы таких же.

Но давайте внимательнее присмотримся к вон той парочке. У девушки длинные ноги, милое лицо и нежная кожа. Она совсем не похожа на частичку. Ее муж умен, добр и великодушен. Господи, он же совсем не крошка, этот парень под метр девяносто! Но они живут вместе и каждый день смотрят друг на друга. А когда это уже порядком начинает надоедать обоим, они выглядывают из ячейки наружу. Там, снаружи, кипит жизнь!.. Там не пахнет пеленками. Там мужчины не зевают по вечерам и не расхаживают перед своими возлюбленными в семейных трусах. А женщины!.. Женщины не пилят своих мужчин. Они с такой отчаянной решимостью вешаются на шею своих любовников, что поневоле в голову закрадывается мысль: это любовь!.. Настоящая, а не та крохотная и будничная, которая прячется в серой ячейке общества.

Но, увы!.. Вы сами — уже в ячейке. Жизнь, жизнь данная вам только один раз, становится похожей на безбрежный океан, обозреваемый с одинокой и неуютной скалы. На телеэкране поют и дергают животами все те же певцы и певицы с улыбками профессиональных девушек, но вас уже нет в радостно размахивающей руками толпе.