Бен Ааронович - Луна над Сохо

Она назвала адрес, и я сделал вид — снова — что заучиваю его наизусть.

— Au revoir, — сказала Симона, — до новых встреч.

И она зацокала прочь на своих высоких каблуках, плавно покачивая бедрами вправо-влево. Я глядел ей вслед.

Лесли меня убьет, это точно.

В старые добрые времена папаша с приятелями любили околачиваться на Арчер-стрит — именно там располагался Союз музыкантов — в надежде получить работу. Когда я об этом думал, то всегда представлял себе, как несчастные музыканты сидят на тротуаре небольшими кучками. Потом увидел как-то раз фото: улицу буквально наводняли люди в круглых шляпах с загнутыми полями и костюмах фирмы «Бертон». Инструменты они держали в руках, прямо как мафиози, поигрывающие оружием от безделья. Толпа была очень велика, конкуренция за рабочее место — тоже, и папа рассказывал, что у каждой группы был свой тайный язык жестов, с помощью которого они общались в этом столпотворении. Скользящий кулак обозначал тромбон, раскрытая ладонь тыльной стороной вверх — барабан, перебирающие по воздуху пальцы — кларнет или трубу. Таким образом, можно было остаться друзьями с коллегами-музыкантами, даже если вы увели у них из-под носа работу, первыми успев подписаться на выступление в «Савое» или «Парижском кафе». Папа говорил, в те времена можно было пройтись по Арчер-стрит и набрать два полноценных оркестра и немаленький джаз-бэнд, при этом народу еще хватило бы на пару квартетов и вдобавок наверняка остался бы кто-то один, кто согласился бы сесть за рояль в ресторане сети «Лайонс-Корнер-Хаус».

В наше время музыканты пишут друг другу СМС, договариваются о выступлениях во Всемирной сети. А Союз музыкантов переехал за реку, на Клэпэм-роуд. Было воскресенье, но, памятуя о том, что музыка, как и преступность, никогда не спит, я туда позвонил. Дежурный администратор, когда понял, что у полиции к ним есть вопросы, дал мне номер мобильного телефона Тисты Гош, менеджера по общественным вопросам отдела джаза. Я набрал его и оставил голосовое сообщение: назвал свое имя и звание и дал понять, что вопрос у меня срочный, — не уточняя, впрочем, каков его предмет. Никогда не оставляй записей того, что не хочешь потом увидеть или услышать на «YouTube», — таков мой девиз.

Мисс Гош перезвонила, когда я садился в машину. У нее был типичнейший неестественно-четкий выговор представителя среднего класса, развивающийся только у тех, кто с пеленок учит английский язык как иностранный. Она спросила, что меня интересует, и я ответил, что хотел бы поговорить о внезапной гибели нескольких членов Союза.

— Обязательно сегодня? — спросила она. В трубке слышалась музыка — какая-то группа на заднем плане играла «Red Clay».

Я пообещал, что постараюсь по возможности сократить допрос. Люблю я использовать это слово — «допрос», — ибо общество видит в нем первую ступеньку судебной лестницы, начинающейся с «оказания содействия службам правопорядка» и приводящей к королевскому правосудию и уютной маленькой камере, населенной потным упитанным джентльменом, который упорно именует тебя «Сьюзан».

Я спросил мисс Гош, где она сейчас.

— В «Хабе» в Риджент-парке, — ответила она, — здесь проходит джазовый опен-эйр.

Афиша, которую я позже увидел на воротах Риджент-парка, гласила вообще-то, что это был ни много ни мало «ПОСЛЕДНИЙ ШАНС ДЛЯ ДЖАЗА НА ОПЕН-ЭЙРЕ». Спонсором значилась компания, ранее известная как «Кэдбери-Швеппс».

Пять столетий назад печально знаменитый своей изворотливостью Генрих Восьмой нашел изящный способ устранить собственный финансовый кризис и одновременно решить проблему религиозного толка. Он распустил монастырские общины и присвоил все земли, им принадлежавшие. С тех пор этими землями безраздельно владела корона во исполнение принципа всех богачей: «Никогда не расставайся с собственностью без крайней нужды». Триста лет спустя принц-регент нанял самого Джона Нэша, [19] Джон Нэш (1752–1835) — британский архитектор, крупнейший представитель британского ампира («регентский стиль»). чтобы тот построил ему здесь дворец с изысканными террасами, который можно сдавать, нивелируя тем самым героические попытки его, принца, упиться до полного разорения. Дворец так и не построили, но террасы и попойки живы и поныне — как и парк, который именуется в честь титула принца-регента.

Одна его часть, Нозерн-Парклендз, полностью занята игровыми и спортивными площадками, посреди которых и располагается «Хаб» — огромный искусственный холм с концертным залом и гримерками. У него три основных входа, стилизованных под самолетные капониры, что делает их похожими на черные ходы в логово какого-то киношного архизлодея. На верхушке же расположено круглое кафе, прозрачные плексигласовые стены которого дают круговой обзор панорамы всего парка. Таким образом, посетители могут сидеть там, попивая чай, и строить планы захвата планеты.

Солнце светило еще ярко, но в воздухе уже разливалось первое дыхание осенней прохлады. В августе народ, тусующийся возле летней сцены и гуляющий по бетонному квадрату вокруг кафе, был бы по-летнему полуодет. Но сейчас, в сентябре, все куртки перекочевали с талий на плечи, рукава всех рубашек раскатались от локтей обратно к запястьям. И все же солнца было достаточно, чтобы Лондон смог притвориться — хотя бы на один день — городом уличных кафе и джаза.

В данный момент какая-то группа играла полный фьюжн, который даже я вряд ли решился бы назвать джазом. И ничуть не удивился, узнав, что Тиста Гош сидит под тентом для отдыха с бокалом белого вина. Там музыка слышалась чуть тише. Я позвонил ей на мобильный, и она сказала мне, куда пройти.

— Хорошо, что вы пришли, — сказала она, когда я ее на-конец нашел. — Я уже больше не могу слушать этих шипящих австралийцев.

«Почему бы и нет, — подумал я. — Я всю неделю слушаю такое, так чего теперь останавливаться?»

Мисс Гош оказалась худенькой и светлокожей, с острым носиком. Ее длинные черные волосы были стянуты на затылке в хвост, а из украшений она явно больше всего любила висячие серьги. На ней были белые широкие брюки, лиловая рубашка, а поверх — байкерская кожаная куртка с нашивками и штампами. Куртка была ей велика размеров на пять, не меньше. Похоже, мисс Гош замерзла и одолжила ее у кого-то.

— Я знаю, о чем вы думаете, — сказала она. — Каким образом эта милая индианочка оказалась в джазовом бизнесе?

Вообще-то я размышлял о том, где она могла добыть эту чертову куртку, а главное — позволяет ли ей религия носить кожу?

— Мои родители с головой погружены в джаз, — тем временем продолжала Тиста. — Они из Калькутты, а там на Парк-стрит находится знаменитый клуб «Тринка». Знаете, я даже побывала там — в прошлом сентябре, ездила на свадьбу. Теперь там все иначе, но раньше это была известнейшая джазовая площадка. Там они и познакомились. То есть не прошлогодние молодожены, а мои родители.