Юлия Сергачева - Горелом

…Осеннее утро выдалось ясным и теплым. Извив ленивой реки украшала россыпь искр. В синем небе полоскались, усыпанные зеленой и желтой чешуей, ветви берез. Посверкивали слюдяные нити паутинок.

В шуршащем ковре опавшей листвы упоенно сновал рыжий спаниель. Азартно зарывался носом, вилял крошечным хвостом, зазывно косился на хозяйку. Хозяйка же спаниеля, тоже рыжая, долговязая девчонка, скомкав в руках плетеный поводок, в восторженном ужасе таращилась на реку.

— Ох, что творится-то! — интеллигентного вида старичок в шляпе огорченно пристукнул резной тростью. — Ну, надо же! Это ж… Он же четыре века стоял, словно влитой! Э-эх… — Старичок махнул рукой, не в силах выразить свое отчаяние.

— Ну, знать, настало время рухнуть, — хмыкнул кто-то.

— Небось, не сам упал, — подсказали с другой стороны.

Золотистый спаниель вспугнул ошалевшую от запоздалого тепла крупную бабочку и, звонко тявкнув, понесся следом, чуть не сбив с ног хозяйку.

Ян вздрогнул от неожиданности и, чтобы скрыть замешательство, глотнул минералки из бутылки. В воде отражалось солнце и казалось, что в сосуде тоже плескается разбавленное золото.

— Его работа, — уверенно, даже с некоторым вызовом заявил притормозивший велосипедист, криво утвердившись одной ногой в ворохе листвы на обочине.

— Да ну, он же вроде наоборот должен… ну, помогать, — рыжая девчонка пыталась распутать затянувшийся узел на поводке, а виноватый спаниель крутился возле ее туфель.

— А это отдачей шарахнуло, — авторитетно пояснил велосипедист, с интересом поглядывая на девчонку.

— Я жаловаться буду, — неизвестно к кому обращаясь, пообещал старичок, пригвоздив своей палкой к земле целую стопку кленовых листков. Они беспомощно торчали из-под палки растопыренными пальцами.

— Чего жаловаться-то?

— Этот мост бесценен! Его же сам Бруго Небострой проектировал!

— Еще неизвестно на какую ценность его сменяли… Может на благополучие господина мэра! — зубоскалил велосипедист.

«Ты смотри, какой проницательный пошел народ!» — Ян невольно хмыкнул.

Слушатели дружно закивали. Рыжая девчонка стрельнула глазами из-под челки в сторону приосанившегося велосипедиста. Старичок в негодовании обернулся к Яну, ища сочувствия:

— Как же это…

Ян вдруг сообразил, что, пожалуй, единственный из всех присутствующих, да и всех гуляющих в этот ранний час по набережной, все еще упорно стоит спиной к реке. И нехотя повернулся.

Оба берега реки были обсыпаны зеваками, как бока торта — крупным цветным драже. С ближней стороны маячила пара пожарных машин, а на другом берегу, словно притихшие упитанные шмели, замерли желто-черные полицейские фургоны и горбатый буксир. Прицепленная к его тросу зеленая легковушка норовила сползти с крюка вниз по склону обратно в реку. На водной стремнине растерянно болтался катер.

Каменный мост и впрямь был красив: символическое зверье, хитро сплелось вереницей. Слоны — опоры, львы поддерживают своды, сомкнутыми панцирями черепах лежат пролеты. Длинношеие птицы покачивают в клювах кованые шары фонарей… То есть так он выглядел буквально вчера. А сегодня лишь слоны с отбитыми хоботами уныло ссутулили пустые спины, зеленеющие потеками мха и белеющие мазками птичьего помета. Вода меж их ног все еще взбаламучена и кружит клочья пены.

Жаль… Ян вздохнул.

— Сегодня спозаранку мне так плохо, так душно стало, — поделилась с окружающими дородная дама с корзинкой, ощетинившейся морковными хвостами. — Уж я подумала, что покушала несвежего. А тут вдруг как затрещит, как застонет… Я в окошко глянула, а моста-то и нет! Пылища — тучей, а моста нет! — присовокупила она, довольная всеобщим вниманием.

— Ой, и у меня с утра все молоко разом скисло, — живо подхватила женщина в берете. — Две банки вылили!

— И у нас, — тихонько вставила молодая мамаша с коляской. — Все-все молоко.

Ее круглощекий малыш голубоглазо воззрился прямо на Яна. И в младенческом взгляде тоже померещилось обвинение в потраве молочного продукта.

— Я слыхала, этот самый горелом рядом живет… — тетка в розовой кофте, усеянной вязаными шишечками, словно бродячая собака — колтунами, драматически выдержала паузу.

Ян неприязненно дернул ртом. Вот всегда находятся такие болтливые и дотошные тетки в безразмерных кофтах.

— Это ж верный признак разбитого проклятья, — вещала неугомонная. — Молоко скисает враз, или вот, скажем, крупа чернеет. У меня годовой запас плесенью взялся, да жучками…

— Проветривать надо, — хихикнула рыжая девчонка.

— Ух, а я давеча за поворотом колесо проколол, — велосипедист заговорщицки наклонился к ней. — Не иначе горелом прямо здесь по дорожкам прогуливается.

Рыжая с готовностью прыснула, дурашливо округляя глаза. Ян изо всех сил делал вид, что любуется суетой вокруг моста. Старичок с палкой неодобрительно покачал головой и заметил строго:

— Вы напрасно иронизируете, молодой человек, ведь известно, что…

— И верно! — подхватила тетка в розовой кофте (старичок досадливо поморщился). — Всем известно, что вблизи от горелома всякие несчастья происходят. Огонь не горит, зеркала трескаются… А еще бывает, что вода горчит. Не заметил кто? — тетка требовательно обвела взглядом мигом притихших слушателей.

Присутствующие боязливо завертелись, передавая вопрос, как горячий уголь, и не прошло и минуты, как все заметили недопитую бутылку минералки в руке Яна. Ему вдруг померещилось, что бутылка раскалилась добела и жжет ладонь. Ну, только этого еще не хватало!

Под прицельными взорами Ян демонстративно отпил из горлышка. Простая вода ударила в нос не хуже газировки. Он поперхнулся, аж слезы из глаз брызнули. Зеваки дружно охнули.

— Я с прошением пойду, — неуверенно решила женщина в берете. — В магистрат. Может, мне деньги за молоко вернут?

Выскользнувшая из Яновой вспотевшей ладони бутылка юрко прыгнула в листья. Встала торчком, даже не разлившись. Отпрянувший, было, спаниель потянулся обнюхать ее.

— Фу! — тревожно вскрикнула рыжая девчонка, дергая собаку за поводок. — Пошли домой!

Вот именно. Отправлялись бы вы все домой или куда вам там надо… Ян с досадой нагнулся за бутылкой, краем глаза наблюдая, как зрители торопливо неохотно расходятся. За рыжей девчонкой покатил велосипедист.

— Себастьян!

Выуженная из опада бутылка чуть снова не выскочила из рук. Пусть оклик мне померещился! — взмолился Ян, не понимая головы. Не тут-то было.

— Тебя непросто найти…

— Я старался, — с досадой проворчал Ян, выпрямившись в полный рост.

Пьетр натянуто улыбнулся, поправляя сбившийся ворот вельветовой куртки. Кудрявая, плохо стриженная шевелюра растрепалась, круглые щеки порозовели. Спешил, запыхался и точно знал, куда идти. Откуда?