Юлия Сергачева - Горелом

— Как это?

— Оно вернулось к ней. В другом облике.

— Чушь. Не ты ее убил, а та тварь, что шла за вами. У тебя мало своих грехов, чтобы взваливать на себя еще и чужие? Не вздумай ныть. Иди лучше выспись.

Это было что-то новое… Несколько мгновений они смотрели друг другу в глаза. Не ясно, что видела Ева, но в ее мерцающих, изумрудных без тени желтизны глазах царила спокойная уверенность.

— Ева, — произнес Ян медленно и с чувством, — если я тебе улыбнусь, то дай мне в нос.

— С радостью, — немедленно согласилась она. — Это все?

— Хотелось бы мне так думать.

Деревьев на Ольховой улице немного, а ольха и вовсе растет единственная, как раз возле дома номер восемь. Старое, кряжистое дерево подрагивало узловатыми ветвями и сыпало легкой взвесью листвы. Стоило приблизиться, как оно застыло неподвижно, внимательно уставившись на Яна.

— Привет, — произнес он, проходя мимо.

В сплетении ветвей обозначилось шевеление. Дерево дрогнуло, словно здоровенная птица, теряя еще несколько перьев-листьев.

— Добрый в-вечер, — с запинкой донеслось из гущи ветвей.

Скосив глаз, Ян разглядел Инека Пустеца, худого стриженого парнишку лет двенадцати, который угнездился на ольхе. А если он там, то значит… Все верно. Дом был полон напряжения, как перекаленного стекла. Тронь — разлетится крошевом ранящих осколков. Пока царила хрупкая тишина, но темноту словно прошивала колючая проволока отзвучавшей брани. И еще к привычному запаху сгоревшей можжевельника примешивалась вонь перегара.

— Ты! — донеслось глухо сквозь закрытые двери на хозяйскую половину. — Ты всю жизнь мне испоганила!

Ну вот. Конец перемирию…

— Гадина склизкая! Гадюка старая! Все из-за тебя! — язык пьяного хозяина дома уже заметно заплетался, так что слова не столько звучали, сколько угадывались.

Но прожившим в этом доме не один год, подсказок не требовалось. Ни Аглае, ни Инеку. Ни Яну.

Послышался звон разбитой посуды. Ян сделал было шаг к дверям, но за звоном ничего не последовало. Скорее всего пьяница сбил посуду со стола. Да и какое ему дело? И без того хлопот хватает, и голова трещит…

Словно в ответ послышался грохот и коротко вскрикнула женщина.

С другой стороны, отличный повод сорвать раздражение! Ян развернулся и с силой стукнул кулаком в дверь.

— Кого еще несет? — отозвалось хриплое и невнятное. — Н-ну? — в дверях появился пошатывающийся Рамон Пустец собственной персоной. В вытянутых на коленях спортивных штанах, с совершенно осоловевшим взглядом и в облаке клубящегося перегара такой насыщенности, что поднеси спичку — полыхнет.

Мгновение он тупо таращился на Яна, надменно выпятив губу и выкатив тощую грудь, вдруг узнал и сдулся. Глаза пьянчуги слегка прояснились, а хребет распрямился:

— А! Гос-сподин Хмельн! Шумим мы? Ну так щас потише будет, вы не серчайте…

Из-за спины мужа показалась бледная Аглая Пустец.

— У нас все хорошо, господин Хмельн. Вы уж простите, — она осторожно оттеснила супруга, впившегося в распахнутую дверь корявыми пальцами.

Рамон поддался не сразу — дверь служила ему опорой, — но все же отклеился и убрел вглубь дома.

— Вам не нужна помощь? — спросил Ян устало.

— Нет-нет, у нас все хорошо, — повторила Аглая, усердно поворачиваясь к гостю теперь уже другим боком, чтобы Ян не заметил разодранный рукав халата.

Вот так обитатели дома номер восемь на Ольховой продуктивно общаются. Боком. С самого удачного на данный момент ракурса. Потому что остальное показывать чужим не следует.

— Я постараюсь, чтобы он не шумел.

— Послушайте, если вам…

— Нет, нет, — она не позволила закончить. — Не беспокойтесь, у нас все нормально.

Что еще можно сделать? Ян всего лишь постоялец, а не служба психологической поддержки. Остается только развернуться и сделать вид, что все и впрямь хорошо.

— Господин Хмельн! — Аглая, торопливо оглянувшись, выскользнула в холл, забыв о разодранном рукаве. На предплечье, выше запястья отчетливо проступал покрасневший отпечаток руки. — Вы Инека там на улице не видели?

— Сидит на дереве.

Она с явным облегчением кивнула и скрылась на своей половине кошмара. А Ян продолжил путь к своей. Снизу донеслось приглушенное, но явственное негодование Рамона:

— Чего приперся? Думает, самый умный? Нос дерет! Да кто он такой? Поселился тут на моей шее, жизнь мою грызет и что-то о себе воображает!..

Ян зажмурился на мгновение, пережидая вспышку лютой неприязни. Почувствовал, как вновь пришли в движение незримые силы, непокорные его воле. Криво усмехнулся, принимая очередное поражение… Не можешь научиться безразличию, а значит, тот, кого ты не выносишь, завтра даже не вспомнит про похмелье. Счастливчик.

…Часы в комнате отбили семь раз. Обе стрелки смотрели в стороны, рассекая циферблат надвое. Что за часы, а? Бьют семь, показывают без пятнадцати три, а за окном часов десять. Или одиннадцать?

В углу тлел зеленью ночной светильник. Ян не помнил, чтобы включал его, но какая, в принципе, разница? Пакет с ужином, купленным по дороге, упал на пол, да там и остался. Закрыв глаза, Ян с блаженным выдохом повалился на диван. Не раздеваясь, не думая, прижавшись к шерстяному пледу щекой.

…Ступени, ступени, ступени… По спирали вверх. Туда, где горгульи, горбясь, держат на каменных спинах крышу Колокольни. Молчит, покачиваясь и тускло поблескивая желтым краем, колокол без языка. Между пестрыми камнями затекла темная, густая кровь, а рядом сжалось хрупкое тело в светлом платье. Висок рдеет глубокой раной, волосы слиплись. В широко открытых пустых глазах дрожат тени.…

«Я здес-сь… здес-сь…» — шипит тьма. Тьма резко пахнет мускусом.

Из тягучего, насыщенного сна Яна выдернули, словно из топи. Запах мускуса никуда не делся. Как и мерное, едва слышное шуршание, сводящее с ума своей непрерывной монотонностью. Словно ползла увесистая змея длиной в тысячу шагов.

Темнота выродилась в зыбкие, обманные предутренние сумерки. Сероватый свет лился во все окна, наполняя пространство туманной дымкой. В углу болотным огоньком мерцал забытый светильник. Прямо напротив дивана в кресле расположился худощавый человек и, не мигая, смотрел на Яна огромными желтыми глазами с вертикальным зрачком.

Ян рывком сел.

Человек немедленно заговорил, не размыкая длинного, почти безгубого рта:

— Приветс-с-ствую тебя, Изменяющий.

Странное чувство — перед Яном сидит человек, а все равно кажется, что вокруг дивана обвил кольца чудовищных размеров полоз. Дернешься — тяжелая спираль вмиг затянется.

— Приветствую, Змеиный царь.

— Долгая ночь с-сегодня. Долгая и холодная. С-с-скоро зима, время с-сна и с-с-смерти. Нынеш-шняя ночь должна была с-стать с-счас-стливой. Ночью с-свадьбы. Ночью обещания будущей жизни…