Андрей Васильев - Отдел 15-К

— А вагон, как водится — старого образца? — уточнил Ровнин.

— Ну да — оперативник покивал — Но это свидетельницу совершенно не удивило — сейчас на такое мода. 'Красная стрела', все такое… А вот то, что он отошел от платформы без звука и шума — вот это да, это ее ох, как поразило.

Колька читал статью, краем уха слушая разговор старших коллег, и прочитанное замечательным образом увязывалась с услышанным.

В статье речь шла о том, что в московском метрополитене, в ночные часы появляется поезд — призрак, в который если сесть — то все. Уедешь ты в темноту тоннеля и сгинешь там навеки. И что совсем недавно вот в такой вагон такого поезда сели две девушки — студентки — и больше их никто не видел. Ищут пожарные, ищет полиция — а все без толку. И это — не первый такой случай в этом году.

Ради правды, если бы такая статья попала в руки Кольки еще прошлым летом, то он бы просто посмеялся над этими побасенками, и скрутил бы из этой газеты кулек, чтобы в него косточки от черешни плевать. Или в ведро мусорное ее бы постелил. Или вообще проверил насколько хорошо бумага этого печатного издания мнется. Так сказать — два в одном, и почитать, и… Многофункциональное, в общем, издание.

Но то — прошлым летом. А сейчас — расклад другой. Неспроста же даже у Германа такое серьезное лицо.

— Георгиевич, ты думаешь, что их Хозяин забирает? — Герман достал еще одну сигарету и прикурил ее от предыдущей.

— А кто же еще? — Ровнин побарабанил пальцами по столу — Я надеялся, честно говоря, что это очередной всплеск баек… Но раз ты, Паша, говоришь, что все это правда…

— Это не я говорю, это полиция — развел руками Пал Палыч — Девчонок этих, студенток, по телевизору показали, ну, в рубрике — 'Ушли и не вернулись'. Там их свидетельница и опознала. Телефон не запомнила, пошла в ближайший отдел, а там у Севастьянова зам начальника СКМ на жаловании, вот он ему информацию и слил. Так что — из первых рук. И — без вариантов.

— Я врать не стану — при мне с Хозяином никто никогда не общался. Я вообще не очень хорошо знаю — кто он, что он. Так, обрывки информации. — Ровнин снял очки и потер глаза — Но систематизировать мне ее надобности не было. Да и времени на это тоже никогда не хватало. Аникушка.

В углу, за шкафом что‑то зашебуршилось, и через секунду оттуда показалась мордочка домового, который уставился на Олега Георгиевича своими глазами — пуговками.

— Тетю Пашу попроси зайти ко мне — попросил его начальник отдела — Прямо сейчас.

— Ну да — оперативники переглянулись и Пал Палыч криво улыбнулся — Кто, если не она?

Минут через пять дверь кабинета распахнулась, и в него, без стука, вошла уборщица тетя Паша. Она вытирала руки — как видно, опять что‑то мыла или терла, без дела эта пожилая женщина сидеть не умела.

— Тетя Паша, здравствуй — Ровнин встал из‑за стола и подошел к пожилой женщине — Помощь твоя нужна. Совет.

— Случилось что? — тетя Паша обвела глазами присутствующих и протянула руку к Кольке — Ну‑ка, дай сюда газетку.

Колька протянул уборщице 'Столичный вестник' и встал со стула, галантным (по его мнению) жестом предложив женщине место.

— Да сиди уже — махнула рукой та, достала из нагрудного кармана фартука, который был одет на ней, очки в изящной золотой оправе, нацепила их на нос и поднесла газету к глазам.

— Что скажешь, тетя Паша? — через пару минут молчания спросил Ровнин.

— А что здесь скажешь? — спокойно ответила та, возвращая газету Кольке, который так и остался стоять — Случилось то, что и должно было случиться. Станции новые строят — а с Хозяином‑то и не договорились. Странно ещё, что он 'Парк Победы' проморгал — там ведь глубокого залегания станцию сделали. Видно — повезло просто. А может, потому что только ее построили, одну, дальше не продвинулись. Ну, а сейчас‑то как развернулся метрострой, сам посмотри. Что ни год — станция, а то и две. Вот он и осерчал — его же угодья драконят, и все безданно, беспошлинно. Обидно ему это. И все это в обход договора, без закладной жертвы, против правил. Я давно догадалась, что этим дело кончится.

— Тетя Паша, а что же ты мне про это не сказала? — спросил у нее Ровнин как‑то даже жалобно — Могла ведь предупредить?

— А смысл? — холодно парировала женщина — Ты что, доброй волей пошел бы туда, в темноту, в тоннели? Особенно, если ничего и не случилось еще? А если бы ничего и не произошло, 'Парк победы' — то он проморгал? Ну, я говорила. Нужен мне на душе еще один грех?

— Ну вот — случилось — Ровнин вздохнул.

— Так и я здесь, меня же первую и позвали — резонно заметила женщина.

— А что за договор? — Пал Палыч посмотрел на Ровнина, то показал глазами на тетю Пашу — Я про Хозяина метро краем уха слышал, а вот про договор с ним — ничего.

— Так откуда тебе про него и знать — тетя Паша все‑таки села на стул, рядом с которым стоял Колька, и положила натруженные руки на колени — Когда с ним договаривались, то тебя еще и в проекте не было.

— А это когда? — не утерпел Колька. Что он обожал в своей новой жизни — так это тот момент, когда обычная и обыденная вещь, вроде того же метро, представала в совершенно другом свете, с той стороны, которую никто и никогда из обычных людей не видел. Да и не увидит.

— В старинные года — передразнила его тетя Паша — Подумать же можно, Колька? Головой. Когда метро в Москве построили?

— При Сталине? — неуверенно сказал парень и взглядом попросил поддержки у Германа.

Тот промолчал.

— Вот поколение, а? — посетовала тетя Паша — Ничего не помнят, ничего не знают и учиться ничему не хотят. Одни эти гаджеты на уме да блядки.

— Ой, тетя Паша, ладно тебе — все‑таки заступился за Кольку Герман — А то в ваше время о другом думали? Да нам до вашего поколения в последней из названных тобой областей — как до Луны на тракторе!

Тетя Паша усмехнулась и стукнула Кольку кулаком в бок.

— При Сталине, при Сталине — как видно, у нее и впрямь была бурная молодость, поскольку комментировать слова Германа она не стала — Метро строить начали в 1931, на Русаковской. Ну, как строить? Экспериментировали, искали идеальные варианты. А вот в 1933 уже начали большое строительство, великий поход. Генплан утвердили, первую линию разметили и даешь! Сначала поверху копали, а уж потом вглубь зарылись, тоннели повели.

Тетя Паша замолчала, на лице ее гуляла улыбка — видно, хорошее вспоминалось.

— А после? — негромко спросил Пал Палыч.

— А после все юзом пошло — уборщица перестала улыбаться — То зальет все, то плывун, то обвал. И страх еще начал народ брать. И кого — это комсомольцев‑то? Там такие сорвиголовы были — кто на гражданской повоевал, кто в ЧОНе служил, а остальные, кто помоложе — ни бога, ни черта не страшились. А тут — прямо не пойми, что творится начало. С ума люди сходить начали, на стены бросаться. И — пропадать. Тут‑то Глеб Иванович и подключился к этому вопросу. Тогда — не то что сейчас, тогда не было 'твое — мое'. Общее дело было, одно на всех.