Энн Райс - Дар волка. Дилогия (ЛП)

— Да знаю я, — фыркнул Ройбен. — Так вот, я буду рад, если он будет жить здесь, сколько захочет и пока это будет устраивать тебя.

Когда толпа вокруг стола немного рассосалась, в столовую вошел небольшой струнный оркестр. Музыканты аккомпанировали певице, которая приятным сопрано с нарочитой заунывностью исполняла незнакомый Ройбену хорал, вероятно, Елизаветинской эпохи

[8]

.

Он слушал с благоговением. Всю жизнь он обожал живую музыку, но слушать ее доводилось очень редко; как и большинство друзей, он обитал в бескрайнем мире записей всевозможных жанров и видов музыки. И сейчас, слушая сопрано, глядя на выражение лица певицы, наблюдая за изящными движениями скрипачей, он ощущал себя чуть ли не в раю.

Почти не помня себя, он вышел из столовой и тут же наткнулся на своего редактора Билли Кейл и всю толпу сотрудников «Обзервера». Билли тут же принялась просить прощения за фотографа, который ежеминутно что-то снимал. Ройбена это нисколько не раздражало. Феликса — тоже. В доме были также журналисты из «Кроникл» и несколько телерепортеров, которые днем снимали ярмарку.

— Знаешь, нам совершенно необходим снимок того самого окна в библиотеке, — сказала Билли. — То есть без упоминания о Человеке-волке, который здесь побывал, просто не обойтись!

— Вперед! — взмахнул рукой Ройбен. — Большое окно с восточной стороны. Снимайте все, что сочтете нужным.

Его мысли сейчас были заняты совсем другими вещами.

Кто же такие эти женщины? Он заметил еще одну — смуглокожую красотку с пышными иссиня-черными волосами и обнаженными плечами, когда она перекинулась несколькими словами со Стюартом. Она была восхитительна, а Стюарт был явно очарован ею. Он решил, что ей обязательно нужно посмотреть оранжерею, и они скрылись в толпе. Возможно, Ройбен ударился в фантазии. Среди гостей много красивых женщин, напомнил себе он. Почему же именно эти леди так ослепительны?

Многие гости — в первую очередь те, кто устал за день на ярмарке и кому предстоял далекий путь домой, — уже уходили. Но, похоже, на смену им приезжали новые. На Ройбена со всех сторон сыпались благодарности за праздник. Он давно уже перестал доказывать, что все это целиком и полностью заслуга Феликса. И еще он заметил, что ему вовсе не требуется усилий для того, чтобы улыбаться и энергично пожимать протянутые руки. Он делал это вполне естественно, заразившись царящим вокруг весельем.

Ему на глаза снова попалась та женщина, которая днем, в «деревне», ходила в красивой шляпе. Сейчас она сидела на кушетке рядом с плачущей девочкой лет одиннадцати-двенадцати. Женщина гладила ее по голове и что-то шептала. Стоявший рядом мальчик, скрестив руки на груди, угрюмо разглядывал потолок. Господи, помилуй, что же могло случиться с этой девочкой? Ройбен направился туда, но тут же несколько гостей обратились к нему с вопросами и выражениями благодарности. Один из них принялся рассказывать длинную историю о старом доме, который он помнил с детства. Ройбену пришлось отвернуться от своей цели. Куда же делись женщина и девочка? Они исчезли.

Тут его отыскали несколько школьных приятелей, среди которых оказалась и Шарлотта, его первая любовь. У нее уже было двое детей. Ройбен невольно загляделся на толстощекого младенца, которого она держала на руках, неугомонную массу розовой плоти, непрерывно дергающейся и размахивавшей руками и ногами в тщетных попытках вырваться на ходу из надежных материнских объятий. Старший ребенок, трехлетняя девочка, с мрачным изумлением рассматривала Ройбена, крепко держась за материнскую юбку.

«И у меня скоро будет сын, — думал Ройбен, — точно такой же, вылепленный из пузырей розовой жевательной резинки, с глазами, как большие опалы. И он будет расти в этом доме, под этой крышей, будет путешествовать по этому миру, будет принимать это как само собой разумеющееся, и все это будет прекрасно».

Ничего в Шарлотте не напоминало его давней школьной любви. Но в памяти Ройбена вдруг зазвучала музыка, какая-то песня… Да, та самая странно неземная песня «Прими меня такой, какая я есть» в исполнении «Проекта Октябрь». И тут же воспоминания о той, прежней Шарлотте смешались с воспоминаниями об этой песне, звучавшей в комнате Марчент из призрачного радиоприемника.

Он снова направился к восточному окну, на сей раз в библиотеке, и, хотя любимый диванчик был занят, все же смог поглядеть на светящийся лес. Гости, конечно, рассматривали его, обсуждали извечную тему о Человеке-волке, думали о том, как задать ему вопрос. Он уловил за спиной негромкий шепот: «…Через это самое окно».

Здесь музыка, доносившаяся из столовой, накладывалась на звуки из павильона, превращаясь в не слишком мелодичный шум, и Ройбен почувствовал, что на него накатывается привычная дремота, частенько настигавшая его, когда случалось посещать пышные и многолюдные торжества.

Но лес имел совершенно фантастический вид.

Несмотря на моросящий дождь, народу там было даже больше, чем где-либо еще. Постепенно до Ройбена доходило, что там на деревьях повсюду сидели люди. Длинноволосые мужчины, и женщины, и бледные худосочные ребятишки; многие из них улыбались сверху тем, кто прогуливался по земле, кое-кто даже разговаривал с ними, и, конечно, все загадочные любители прогулок по веткам, сидевшие на деревьях, были одеты в знакомые замшевые костюмы. Ну, а ничего не подозревавшие гости принимали их за часть праздничного представления. Судя по тому, что мог разглядеть Ройбен, это были Лесные джентри; запыленные, осыпанные листьями, порой даже обвитые плющом, они сидели или стояли на толстых нижних ветвях. Чем дольше он смотрел на них, тем четче просматривались детали и тем живее казались эти люди. Сквозь моросящий дождь сверкали мириады лампочек и доносились приглушенные стеклом и расстоянием голоса и смех.

Ройбен заставил себя встряхнуться и вновь уставился в окно. Почему у него кружится голова? Почему шумит в ушах? В открывавшейся из окна картине ничего не изменилось. Он не видел Элтрама. Он не видел Марчент. Зато он видел, что Лесные джентри пребывали в состоянии, похожем на кипение, — непрерывно кто-то из членов племени исчезал, кто-то появлялся, и все это прямо у него на глазах, которым он с трудом соглашался верить. Зрелище завораживало его, он пытался уследить за той или иной поджарой и по-кошачьи гибкой фигурой в те моменты, когда они исчезали или обретали видимость и цвет, но от этого ему делалось только хуже. Нужно было разрушить эти чары. Нужно было прекратить всю эту неразбериху.

Он повернулся и поплыл сквозь толпу точно так же, как плыл сквозь толпу на ярмарке в городке. Звуки музыки то накатывались на него, то снова отступали. В ушах бурлили живые голоса. Смех, улыбки. Ощущение ненормальности происходящего, страх перед этой ненормальностью окинули его. Повсюду он видел людей, занятых оживленными беседами, захваченных общим возбуждением, маловероятные в других обстоятельствах встречи местных жителей с его старыми знакомыми. Несколько раз он видел издалека Селесту и отметил про себя, что она очень весела и много смеется.