Энн Райс - Дар волка. Дилогия (ЛП)

Они вместе соскользнули на ковер, и он услышал, как ее пульс участился, как от нее стал исходить запах желания, тонкий, немного дымный, еле ощутимый. Ее лицо раскраснелось, стало теплым, о, таким теплым.

Они сняли одежду, быстро, беззвучно, и снова слились в вихре поцелуев, которые стали для него почти что мучительными.

И внезапно он ощутил сильнейший спазм в животе и груди. Волна наслаждения пошла изнутри наружу, по всему телу. Тело будто парализовало и начало покалывать. Он упал набок, потом сел, согнувшись.

Услышал, как она ахнула.

Его глаза были закрыты. Случалось ли это всякий раз во время превращения? Да, именно в тот момент, когда он чувствовал, как из каждой поры его тела вырастают волосы, когда наслаждение прокатывается волна за волной, он ничего не видел.

Когда он открыл глаза, то понял, что стоит. Густая тяжелая грива спадала на его плечи, а руки превратились в лапы. Мех на шее и между ног стал плотным. Мышцы пели от ощущения новой силы, руки удлинялись, а ноги росли, толкая его вверх.

Он поглядел на нее с высоты своего нового роста.

Она стояла на коленях, глядя на него в полнейшем шоке.

Потом встала, дрожа. Что-то сдавленно прошептала, что-то, похожее на молитву, осторожно протянула руку и быстро коснулась его. Запустила пальцы, как раньше, в густой мех, который становился все длиннее и гуще.

— Как бархатный! — прошептала она, проводя пальцами по его лицу. — Такой шелковистый.

Он едва сдержался от того, чтобы подхватить ее на руки, чтобы прикоснуться губами к ее губам. Она вся была в его власти, маленькая, обнаженная, пульсирующая страстью в его объятиях.

— Лаура, — сказал он своим новым голосом, настоящим. Его охватило немыслимое облегчение. Она открыла рот, принимая его. От его тела исходил низкий пульсирующий звук, будто оно стало огромным барабаном.

Звуки леса подползали к окнам. Шуршал дождь, плескалась вода в стоках, журчала, перетекая по плитам. Ветер с океана ударял в струи дождя и стены дома.

Он слышал тихое гудение ветра под стропилами крыши и в ветвях деревьев, поскрипывающих на ветру.

Все запахи ночи вдруг прорвались сквозь крепкую оболочку дома, заструились, будто пар из тысяч крохотных щелей и трещин. Но главным среди них был ее запах, напрямик идущий в его мозг.

20

Он стоял у дверей, под дождем, подсвист ветра.

Вдалеке, в южном направлении, где лес уходил к востоку, он слышал фырканье и сопение животного, которое хотел найти.

Пума, дремлет. О, ты станешь прекрасной добычей.

Лаура стояла рядом, придерживая воротник фланелевой ночной рубашки на горле, чтобы не замерзнуть.

— Ты не должен идти, — сказала она. — Не должен рисковать. Не надо привлекать внимание к этому месту.

— Нет. Это не голоса, — ответил он. Понимал, что глядит на лес остекленевшим взглядом. Осознавал, как звучит его низкий гортанный голос. — Эту жертву никто не станет оплакивать. Она, как и я, — создание природы.

Ему хотелось победить это животное, мощное, большое, которое убило собаку Гэлтона, этого могучего зверя, который спрятался глубоко в лесу, вместе со своими тремя отпрысками, которые уже сами стали крупными кошками. Глубоко дышали во сне, уже готовые оставить мать и отправиться в мир. Их запахи, смешанные с другими, проникали в его ноздри.

Ему надо идти. Он не может противиться этому. Иначе голод и нервозность станут просто нестерпимы.

Наклонившись, он снова поцеловал Лауру, осторожно, чтобы не поранить, мягко, очень мягко прикоснувшись лапами к ее лицу.

— Жди меня у камина. Не замерзай. Обещаю, я долго не задержусь.

Выйдя из круга света, окружавшего дом, он побежал по полному жизни, шепчущему лесу, на четырех, с такой скоростью, что едва видел что-либо вокруг. Запах кошек тянул его, будто дрожащий от напряжения канат.

В глубине леса секвой ветер с океана стих, а дождь стал едва различимым туманом перед глазами.

Подбираясь к спящей кошке ближе, он поднялся на нижние ветви деревьев, почти так же быстро, как на четырех по земле. Оказался над логовом кошки, и она, видимо, почуяв его запах, проснулась, зашуршав подлеском и предупредила котят, издав тихий рык и шипение.

Он знал инстинктивно, что будет делать кошка. Припадет на лапы, ожидая, что он пробежит мимо, а затем оттолкнется изо всех сил своими мощными, как у лани, ногами, чтобы попытаться ударить сзади. Попытается вонзить зубы в загривок, чтобы раздробить позвоночник, лишив подвижности, а потом разорвать горло. Он видел это, видел так, будто образ действий кошки был записан в ее запахе.

Бедное, храброе и неразумное животное, которому суждено стать добычей человека-зверя, способного перехитрить ее, а потом победить в открытом бою. От этой мысли его голод и неистовство лишь возросли.

Он был рядом с логовом, и котята, большие, весом в двадцать пять — тридцать килограммов каждый, выскочили из-под влажной листвы и хвои. Их мать припала к земле, готовая к прыжку. Мощный зверь, коричнево-желтый, весом килограммов в семьдесят, явно понимающий, что ему грозит опасность. Чует ли она по запаху, кто он такой?

«Если чуешь, то ты лучше меня это знаешь», — подумал он.

Издал громкий рык, честно предупреждая противника, а потом перепрыгнул с одного дерева на другое, прямо перед ней, провоцируя ее на бросок.

Она попалась на приманку, и, как только она прыгнула, резко развернулся и обрушился на нее, обхватывая рукой ее мощную шею и впиваясь в мышцы шеи клыками.

Никогда еще он не сталкивался с таким могучим и крупным созданием, наполненным до краев инстинктом выживания. Отчаянно рыча, они покатились по земле, его лицо было прижато к густой и пахучей шерсти. Они боролись, катаясь среди колючего кустарника и мокрых листьев. Ройбен снова и снова вонзал клыки, раня животное, приводя его в неистовство, а потом вырвал зубами толстый клок неподатливого мяса, еще живого, с такой силой, на которую только были способны его челюсти.

Кошка не собиралась сдаваться. Ее длинное мощное тело дернулось, она начала брыкаться мощными задними лапами. Низко заскулила, а потом издала яростный вопль. И, лишь оседлав ее и впившись когтями левой лапы в горло, он смог убить ее, пронзив мягкие ткани шеи и сомкнув когти на позвоночнике.

Ее плоть и кровь отныне принадлежали ему. Но на смену матери пришли котята. Они окружили его и начали надвигаться. Крепко ухватив зубами тело их матери, он запрыгнул на толстую ветку старой секвойи и с легкостью забрался туда, куда котята забраться не могли. Так приятно было чувствовать эту боль в челюстях, таща наверх добычу. Тяжелое тело кошки стучало по его груди.

Устроившись высоко, на переплетшихся толстых ветвях, он спугнул оттуда птиц. Лишь зашуршали крылья по веткам и хвое.