Мэтью Гэбори - Темные тропы

Теперь между ними оставался только дубовый стол. Железная Рука первым проявил признаки нетерпения, ударив по столу кулаком.

– Мой долг покончить с этим прежде, чем твоя трусость наполнит эту комнату зловонием на много дней вперед. А ну спускай свою стрелу, ублюдок. В любом случае мне известно, каким ядом ты отравлен. Думаешь, что сможешь прикрыться этой царапиной, но все куда хуже. Ты же Аспид… Как и все твои, ты не умеешь драться. Я убежден, что твои жертвы никогда не видели твоего лица. Что, угадал? Ты бьешь в спину, как убийца, как последний подонок из нищих кварталов. Твоя трясущаяся рука лишь слабая отговорка для оправдания твоей трусости.

Железная Рука взмахнул своим хлыстом, снова целясь в лицо, но, более ловкий, Чан увернулся, и хлыст просвистел в пустоте. Слова рыцаря потрясли Черного Лучника. В этом потоке грубой брани крылись зерна истины – истины, которая громко стучалась в дверь его прошлого.

А не могло ли так быть, что он лгал себе все эти годы, что после изгнания из отряда он вообразил себе болезнь, которой не существовало? Недуг, сотворенный им самим во избежание риска быть вновь отвергнутым…

Вероятность такого самообмана поразила его, как выстрел в упор. Он зашатался и не смог удержаться от смеха, скорее даже хохота, и очень медленно стал поднимать свой натянутый лук.

– Почему ты смеешься, ублюдок? – спросил Железная Рука тоном, в котором сквозило беспокойство.

– Потому что ты вернул мне свободу, палач.

Чан взглянул на свою кисть, которая уверенно наставляла стрелу, твердо нацеливая ее в рыцаря. Этот жест прорвал пелену, которую все последние годы ткало его угнетенное сознание. Он затаил дыхание и спустил стрелу.

В немом крике Железная Рука разинул рот, затем, не издав ни звука, медленно опустил глаза на оперение стрелы, торчавшее из его грудной клетки. Острие пронзило его тело насквозь, угодив между двумя ребрами, прорвало правое легкое и выплеснуло сноп кровавых брызг из спины.

Он попытался сделать вдох, но кровь уже заливала ему горло. Пошатнувшись, рыцарь резко отпрянул назад, когда в его грудь впилась вторая стрела, упершись в позвоночник. На его губах булькала кровь. Он уронил свой хлыст, перевернулся и сделал попытку ухватиться за спинку кровати. В тот же миг Чан спустил последнюю стрелу, попав точно в цель. Она прошила горло и с глухим стуком вошла в деревянную спинку кровати. Пригвожденный, рыцарь весь затрясся, сделал попытку поднять руку к горлу и испустил дух. Его безвольная и уже залитая липкой кровью, стекавшей по его шее, рука упала.

Чан опустил свой лук и устремился к драконийке.

Она не переставая бормотала его имя, пока он развязывал один за другим узлы, удерживавшие ее тело на кресте. Наконец освобожденная, она рухнула ему на руки. Он нагнулся, чтобы положить ее на пол, и бережно отвел с ее лица слипшиеся пряди волос.

– Клянусь честью Черных Лучников, Шенда, он больше не тронет тебя.

Ее раны были серьезны, и это беспокоило его. Рыцарь исхлестал ее до крови, но дело было не только в этом. На ее спине виднелись следы двух более глубоких ран, полученных, вероятно, в битве с Грифонами в небе Альдаранша. В момент превращения Дракон не смог забрать все свои раны. Некоторые из них остались на теле Шенды, принявшей человеческий облик. Грифийцы же ограничились тем, что наложили на эти раны приготовленную ими мазь из трав. Чан не знал, достаточно ли этого, чтобы предупредить развитие гангрены.

– Шенда, ты слышишь меня? Веки драконийки дрогнули.

– Нам нужно выбраться отсюда до рассвета.

– Януэль…

– Что?

– Что с Януэлем?

– Я думаю, что он жив.

Осунувшееся лицо молодой женщины осветила улыбка.

– Тогда, – прошептала она, – я не напрасно мучилась.

– Нет, конечно нет.

– Я пыталась его предупредить, – добавила она, как если бы говорила сама с собой. – Он не желал меня слушать… Его хлыст заставил меня умолкнуть. Я должна ему сказать…

Она попыталась приподняться, опираясь на руки, но вскрикнула и с болезненной гримасой на лице отказалась от этой затеи.

– Это чудовище оставило на мне клеймо, – сказала она, с силой сжимая руку Чана. – Он хлыстом заткнул мне рот, ты понимаешь? – Дрожащей рукой она ощупала рубцы, покрывавшие грудь. – Коготочки молчания, – выдохнула она с обезумевшим взглядом. – Чтобы разорвать драконову нить, чтобы отнять у меня могущество Дракона.

Ее лицо сморщилось. Чан сжал ее в объятиях, не зная, какое принять решение. Перенесет ли она побег? Сможет ли она хотя бы идти, следуя за ним по лабиринту сточного тоннеля? Сколько времени им оставалось до того, как взойдет заря, пробудится крепость и будет найдена Элиа?

Шенда закрыла глаза, продолжая бормотать что-то невнятное. Чан оставил ее на минуту, чтобы взять простыню и принести воды. Он присел возле нее на корточки, как можно тщательнее промыл и очистил борозды, оставленные кнутом, затем разорвал простыню на короткие полоски.

– Скоро тебе понадобится твое мужество, моя голубка, – сказал он, обматывая одну за другой полосы ткани вокруг ее израненной груди. – Ты была душой нашего товарищества. Я вначале… я подумал, что с меня было бы довольно умереть рядом с тобой. Теперь хочу большего. Я хочу, чтобы ты видела, как встает солнце, и чтобы ты жила возле меня или в другом месте. Но чтобы ты жила…

– Лэн… – проговорила она. – Он нужен мне.

– Что ты говоришь? Я не понимаю! Шенда?

Почему она вдруг заговорила о своем возлюбленном, которого нет в живых? Неужто она уже на пороге смерти ощутила надежду встретиться с ним?

– Шенда, ты слышишь меня? Шенда, ответь, прошу тебя.

Слезы отчаяния хлынули из его глаз, когда он заметил, что она потеряла сознание. Он приложил ухо к ее груди и услышал отдаленное и замедленное биение сердца.

Не было никакой надежды вырваться отсюда, если она не придет в сознание. Он мог нести ее на плечах, но в этом случае не смог бы защищаться. Перспектива поражения теперь, когда цель так близка, вырвала у него крик протеста. Он поднялся, терзаемый холодной яростью, размашисто подошел к рыцарю и грубо схватил его за подбородок.

– Кусок дерьма, – проскрежетал он. – Жаль, что я убил тебя слишком быстро. Говори мне, как выйти отсюда, ну говори же! – Он терял самообладание. Резко отвернувшись, он сдавил виски и крикнул: – Успокойся! И думай, черт бы тебя побрал…

Он заставил себя сделать медленный выдох. Что-то его беспокоило, хотя он не мог определить почему. Он посмотрел на Шенду, потом обернулся к Железной Руке.

Медальон.

Портрет Лэна, который молодая женщина всегда держала при себе. С тех пор как он ее знает, этот медальон всегда висел у нее на груди. С лихорадочной поспешностью он снял его с рыцаря и надел на шею Шенды, веки которой тотчас дрогнули. Ее горячая рука схватила портрет и изо всех сил сжала его.