Генри Олди - Гарпия

Он говорил, не повышая голоса. Не жестикулируя. Не трудясь снабдить речь интонациями, приличествующими моменту. Но солнце спряталось за шторы, и кабинет помрачнел.

– Антошенька, – вмешался лейб-малефактор. – Ты уж прости старика за прямоту, а? Отрока, я слышал, ты не извиняешь. Это правильно, молодой он. Горячий. А меня, убогого, прости, не побрезгуй. Вот как на духу… Не надо угрожать действительному члену лейб-малефициума в моем присутствии. Хорошо? Смотри, ты мне Царька перепугал. Цыпа-цыпа…

До сих пор старец молчал, не вмешиваясь. А когда заговорил, то стал удивительно похож на Мускулюса. Хотя, учитывая возраст, следовало сказать: Мускулюс стал похож на Нексуса. Плечистый богатырь и чахлый доходяга, простак и хитрец, мужчина в расцвете сил и дряхлый вредитель на пороге смерти – казалось бы, ничего общего.

А у Матиаса Кручека аж сердце дало сбой. Внезапное сходство этих двоих поразило доцента быстрей ножа в темной подворотне. Мелькнуло, сверкнув молнией, ударило под дых – и сгинуло.

Как не бывало.

– Твое дело, Серафим, – с равнодушием механизма кивнул друнгарий, опять принимаясь ворошить изюм. – Раньше ты был прагматичнее. И впрямь стареешь. Думается мне, что и от сударя Кручека я сочувствия не дождусь. Вон, какое пламя в очах… Чистенькие, благородненькие маги. На каждом грехов, что блох на собаке, а туда же! Нравственный императив с крылышками. Мораль на тонких ножках. А как дерьмо разгребать, так без нас, грязненьких, не гребется. Ладно, мэтры, за рапортами дело не станет. Желающие сыщутся. В очередь встанут! Вы же изучайте. Исследуйте. Оптом и в розницу, до чего дотянетесь! Помяните мое слово, пригодится. Когда от костра выходишь в кромешную ночь, все годится – палка, камень, мудрость, глупость…

По дороге домой Кручек много думал над словами друнгария. И ничего толком не надумал. Дома он заснул и видел костер, тьму вокруг, и крылатые силуэты во мраке, над головой.

Наверное, гарпии.

«Если псоглавец три ночи подряд воет на кладбище, глядя на ущербную луну, – услышал он голос тетушки Руфи, цитирующей записки Балтазара Кремня, – на этом погосте больше никогда не встают покойники.»

Во тьме завыли.

И до вечера он спал мирным сном, как младенец. А вечером встал, поужинал яичницей с томатами и сыром, после чего опять лег, с огромным, знаете ли, удовольствием.

Криса-Непоседу разбудил гвалт на улице.

Парень заворочался, всеми коготками сонного рассудка цепляясь за мир грез. Он надеялся, что шум быстро утихнет, и удастся вздремнуть до обеда. В лавку к Диделю идти не надо, спи, дружок, сколько влезет…

Его уже будили – затемно, перед рассветом, псоглавец привез гарпию. И помог ей подняться по лестнице – с их разницей в росте, да еще впотьмах, это оказалось подвигом. А от подвигов грохоту – хоть уши затыкай. Нести себя гарпия не позволила, зато сама несла какую-то чушь. Ей, значит, надо в Универмаг. У нее, значит, лекции.

Рыночный дурачок, и тот знает: в выходные университет закрыт!

Келена это тоже знала, но забыла, какой сегодня день. В итоге псоглавец, пока спорил с гарпией, рвавшейся на лекции, рыком и лаем перебудил целый квартал.

«Напились они, что ли? – думал Крис. – После бурной ночи ничего не соображают? Ладно, их дело. Взрослые уже… существа.» Когда гвалт стих, он снова заснул, твердо вознамерившись продрыхнуть до полудня.

И нате вам с добрым утром!

– Марго, карга трухлявая!

– Выходи!

– Хватит бока пролеживать! Костлявую проспишь!

– Оглохла?! Разговор есть!

Бабушки дома не было. Вчера вечером она отправилась навестить двоюродную сестру, тетку Летицию, которая жила на другом конце города – и осталась у нее ночевать. Горластые визитеры этого, разумеется, не знали – и вопили под окнами, словно ослы с чертополохом не во рту, а в заднице.

«Не угомонятся», – осознал парень.

Со скорбным вздохом он выбрался из-под одеяла, натянул штаны и босиком зашлепал в бабушкину комнату. Здесь старушка ночевала вместе с Гердой. А главное, тут имелся миниатюрный балкончик, сплошь заставленный вазонами и горшками с цветами.

«Надо сказать, что бабушки нет. Или послать к Нижней Маме. Пусть чешут пятки…»

Его опередили. Сунувшись в коридор, парень заметил Герду – сводная сестра бурей влетела в каморку Келены. Непоседу всегда поражала бесцеремонность девчонки. Когда Герда хотела что-либо сделать – обычно какую-нибудь пакость – она избирала кратчайший путь и двигалась по нему с целеустремленностью стрелы, пущенной в мишень. Вот и теперь: душа Герды желала простора, тесный бабушкин балкончик ее не устраивал – и нахалка без малейшего стеснения вломилась к гарпии.

Кристиан представил себя на месте сестры. Вот он вламывается к Келене, застает ее в постели… Уши его задымились, и он поспешил нырнуть в комнату бабушки.

Герду он услышал раньше, чем выглянул на улицу.

– Чего разорались?! Петух отпущения в темечко клюнул?

В звонком голосе девчонки улавливались знакомые интонации. Небось, Марго до седых волос отшивала назойливых ухажеров, горланивших серенады под ее окнами. Если верить кумушкам, у бабулечки-красотулечки от кавалеров отбою не было… Встав у перил, между резедой и бальзамином, Кристиан протер глаза, засмеялся, решив, что похож на сову, разбуженную среди бела дня, и глянул вниз.

Под балконом, кипя от раздражения, топтался конопатый толстяк. По случаю выходного он принарядился – красная роба навыпуск и жилет из свиной кожи. Шаровары цвета свежего навоза были заправлены в низкие сапоги. Из закатанных рукавов торчали ручищи-окорока – тоже веснушчатые, поросшие жестким рыжим волосом.

Толстяк сопел и сплетал корявые пальцы, хрустя суставами.

Рядом переминались с ноги на ногу два мордоворота. В сравнении с ними толстяк выглядел карликом. Отвечать девчонке никто не спешил, что Крису сразу не понравилось. Конопатого он знал хорошо. Иржи Хамусек по прозвищу Хомяк, домовладелец. Мордовороты – сыновья. Вокруг семейной троицы кучковались зеваки. Из окон выглядывали недовольные соседи. Окажись внизу кто другой – помоями бы облили.

Однако при виде Хомяка праведный гнев скисал молоком на жаре.

– …повылазило! Нету бабушки, ясно вам? Нету!

– Дура мелкая, – угрюмо констатировал Хомяк. – Мясо с языком. Нет бабки, зови квартирантку вашу. Бабу летучую.

– Спит она.

– Буди!

– Это еще зачем?

– Пусть барахло собирает и мотает отсель! Поняла?

– Сам мотай! Мотыля не потеряй! – не задумываясь о последствиях, отбрила девчонка. – Бабушка тебе за жилье платит? Нет, ты скажи – платит?!