Далия Трускиновская - Несусветный эскадрон

Они оказались напротив дальнего края отмели как раз вовремя, чтобы увидеть замечательную картину.

Из распахнувшихся, словно от бурного ветра, кустов вылетел Ешка, пронесся без всякого соображения по воде и шлепнулся, раскинув руки. За ним выскочила обмотанная синей юбкой Адель со здоровенной хворостиной в руке. Она догнала обидчика и принялась за яростную экзекуцию.

Тут только бравый гусар догадался, в чем дело.

– Паризьена! – заорал он. – Опамятуйся, Паризьена!

Адель, молча вершившая расправу, взвизгнула в последний раз, увидев Сергея Петровича и Мача, и убежала обратно в кусты, едва не выскочив при этом из юбки. Ешка на четвереньках выбрался туда, где поглубже, и пустился вплавь. Вскоре он предстал перед командиром.

– Хорош! – только и сказал гусар.

Но столько было обиды в насупленной, и оттого удивительно забавной физиономии цыгана, такой несчастной выглядела его поджарая фигурка в мокрых штанах, что Сергей Петрович смотрел-смотрел со всей командирской строгостью, да и расхохотался.

Мач, не ощущая почему-то мужской солидарности с побитым Ешкой, всей душой порадовался за гордую и вольнолюбивую Паризьену. И мелькнула какая-то сомнительная недоверчивая мыслишка – вот бы и Кача при случае повела себя так же гордо… Сразу же ее перебила другая мысль – а если мать солгала, а если Кача отбилась от насильников не хуже Паризьены?..

Сергей Петрович, отсмеявшись, хотел было высказать Ешке кое-какие соображения насчет его по-гусарски лихой атаки, да воздержался – тому и так было несладко.

Командир быстро погасил свою широкую молниеносную улыбку, оставив лишь насмешливый прищур синих глаз, и повел свое несусветное воинство к костерку – перекусить.

Мужчины уже закопали в горячий песок дюжину яиц, уже поделили пирог-слокатне на четыре части, уже и с колобками из мятого гороха определились – гусар наотрез отказался от своей порции, – когда внезапно возникла полностью одетая Адель.

Вид у нее был атакующий.

– Мой командир! – сурово обратилась маркитантка к Сергею Петровичу, и тот вынужден был встать перед ней. – Или я, или он! В моем полку ко мне никто и пальцем не прикасался! Стоило попасть в ваш эскадрон, как сразу же начались безобразия!

Паризьена, очевидно, забыла сгоряча, что попала в эскадрон совершенно добровольно, и даже несмотря на командирское сопротивление.

– Господин шутник вообразил, – продолжала Адель, не глядя даже на Ешку, а лишь махнув в его сторону рукой, – что ему тут все позволено. Так скажите ему, мой командир, что я не эскадронное имущество и постоять за себя сумею! И прошу наказать его по всей строгости!

Ешку, похоже, взбесило не столько требование Паризьены, сколько ее высокомерное пренебрежение.

– Мой командир! – он вскочил от костра, прямо задыхаясь от злости. – Да что же это такое творится? Бедному цыгану и искупаться не дают?!? Да нужна она мне больно, эта ведьма! На кой мне черт тогда воинская служба?

Тут Ешке показалось, что сидевший между ним и гусаром Мач хочет сказать что-то зловредное. И цыган с каким-то шипом и даже оскалом показал парню кулак.

Мач просто приоткрыл от неожиданности рот, но общая склока и его подхватила и понесла. Назревала не то что ссора, а скорее драка.

– Мой командир! – не выдержал он, точно так же вскакивая, но на всякий случай вооружаясь ножом. – Я вообще ничего не понимаю! Они что, взбесились оба? Так мы теперь беситься будем, вместо того, чтобы делом заниматься? Ну так и дурачьтесь, сколько вам угодно! А я пойду!

Видя такой великий разлад в эскадроне, Сергей Петрович растерялся куда больше, чем в лесу, где их окружили пруссаки. Он видел возбужденное лицо Адели, шарящей в складках юбки рукоятку ножа, если не пистолета, и решительное лицо цыгана, явно готового дать сдачи, и сердитое лицо Мача, действительно способного подхватить с земли свою амуницию и уйти воевать в одиночку.

Эскадрон галдел так, что, должно быть, в баронской усадьбе слышно было.

Умоляющим взглядом посмотрел гусар в глаза Адели – и бешеная маркитантка оборвалась на полуслове. Ее опять ослепила синева.

С остальными сладить оказалось еще проще.

– Смир-р-р-р-на-а-а! – заорал вдруг Сергей Петрович, и Ешка с Мачем тоже замерли, вытянувшись в струнку и не досказав взаимных обвинений.

– Ну так вот что, господа наездники! – не упуская времени, рявкнул гусар. – Свару отставить! Обиды забыть! В эскадроне остаются все. Склочников буду бить. Лично!

И показал немалый загорелый кулак.

Посопев сердито, посверкав друг на дружку глазами, даже пустив в ход локти, эскадрон молча разбрелся на полчаса кто куда. И, проголодавшись, опять сошелся к костерку. Когда выяснилось, что пирог-слокатне, праздничное лакомство для Ешки и Мача, гусару тоже не по вкусу – слыханное ли дело, заправлять в пирог селедку со свиным салом! – когда заново поделили припасы, чтобы и командир не остался голоден, то понемногу завязался вполне разумный разговор.

Шуму эскадрон, как и затеял Сергей Петрович, поднял немало. Теперь следовало по-настоящему уносить ноги. Найти кибитку с цыганятами, Инцисом и Кранцисом, потом по ночному времени совершить решительный бросок в сторону Якобштадта, городка шумного и с пестрым населением, где Ешка наверняка сыщет знакомых цыган, а дальше уже будет проще. Там Сергея Петровича, может, пересадят из одной цыганской кибитки в другую, да и Аржана постараются незаметно переправить через Даугаву. И явится гусар в Ригу к своему новому начальству хоть и с изрядным опозданием, да зато целый и невредимый.

И ничего из этого хитромудрого плана, разумеется, не вышло.

На сей раз спасением эскадрон был обязан цыгану.

Ешка собразил применить в разведке свои конокрадские методы.

Умел он, прижавшись ухом к земле, услышать летящий издалека стук копыт. Умел и красться бесшумно меж придорожных кустов. А еще была у него интересная особенность – кони, учуяв его, не тревожились, не ржали, подпускали совсем близко.

Когда с наступлением темноты эскадрон покинул гостеприимную речку, осторожный Ешка, не доезжая большака, спешился и исчез во мраке. Вернулся он очень недовольный. И доложил, что два военных господина в шапках с хвостами разъезжают по большаку. Так что Мачу следует вести эскадрон назад, через речку, совсем в другую сторону.

Там повторилась та же история. Только военных господ было трое, и на их высоких трубообразных шапках торчали вверх перья.

Мач знал еще дорожку через болото. Но и та дорожка ни к чему хорошему не привела.

Эскадрон обнаружил на всех дорогах и тропинках, где только ни пытался проскочить, посты и разъезды. Похоже было, что весь прусский корпус этой ночью сел в седло и шастает неторопливой рысцой по курляндским дорогам. Хуже того – одному немалому отряду удалось отрезать эскадрон от большого леса, в котором потерялся бы целый полк.