Жан-Клод Мурлева - Зимняя битва

– Проедем на машине, в объезд, – сказал он. – Я знаю там одно место, от которого до приюта два часа ходу.

– То есть мы будем на месте еще до вечера?

– Ну да.

– А… а у вас аптечка и все такое с собой? Вы сможете оказать ему помощь?

– У меня все с собой. Сейчас занесу родителям продукты, и поедем.

Хелен готова была расцеловать его. Прощание со стариками не заняло много времени.

– Заходите еще! – сказала старушка. – Мы гостям всегда рады.

– Djevouck! – объявил старик, показывая на Хелен. И разразился непонятной тирадой, в которой несколько раз мелькнуло имя «Гуго».

– Что он говорит? – спросила Хелен.

– Что вы слишком молоды, чтоб у вас с Гуго было семеро сыновей. Не понимаю, откуда у него вообще эта мысль…

– А кто все-таки такой этот Гуго?

– Мой сын, – ответил доктор. – В ноябре ему исполнится двенадцать.

Он забросил в багажник санки и завел мотор. Боров последний раз рыкнул на прощание, и они тронулись. Старушка, стоя в дверях, махала им засаленным кухонным полотенцем.

Подъем был не крутой, но все равно тяжелый – слишком каменистый. Машину отчаянно трясло, и Хелен изо всех сил цеплялась за сиденье и ручку дверцы, чтоб не подскакивать до потолка. Мотор натужно ревел, так что разговаривать было трудно.

– Как вы оказались в приюте в такое время года? – прокричал доктор.

– Гуляли! – ответила Хелен и удивилась, насколько легче выкрикивать ложь, чем произносить нормальным голосом.

– Вас там застиг снегопад?

– Да!

– Понятно. Меня зовут Йозеф, а вас?

– Хелен!

Несколько километров ехали молча, потом доктор мотнул головой в сторону сумки, лежавшей на заднем сиденье:

– Там у меня кое-какая еда – хлеб, шоколад. Угощайтесь…

Шоколад! Хелен пришлось сделать над собой усилие, чтоб не наброситься на него, как голодный зверь. Она дотянулась до сумки и положила ее себе на колени.

– Каким же образом ваш друг поранился?

– Он стругал деревяшку, и нож соскочил, – ответила Хелен, распечатывая плитку шоколада. – А вы будете?

– Да, отломите мне кусочек, – засмеялся доктор. – Шоколад – моя слабость!

Когда она передавала шоколад, особенно сильный толчок заставил их взлететь над сиденьями, и оба расхохотались.

«А что, если сказать ему всю правду, – думала Хелен, набив рот шоколадом. – Там, наверху, он так или иначе поймет, что я ему наврала. Увидит, какая у Милоша рана, увидит кровь по всей комнате… Если снег стаял, он ведь и трупы может увидеть! Он доктор, он, конечно, окажет Милошу медицинскую помощь, а вот потом что? Вдруг выдаст?»

Хелен только сейчас сообразила, какой это риск – вести совершенно незнакомого человека на место кровавой драмы. Но как еще было помочь Милошу?

Они ехали еще какое-то время, обмениваясь лишь ни к чему не обязывающими замечаниями о пейзаже и состоянии дороги. Управление машиной требовало внимания, и доктор больше не задавал вопросов. По правую сторону темнели сумрачные овраги, по левую вздымалась круча, вершины которой скрывались в тумане. Какая-то большая хищная птица метнулась прямо перед ними, задев крылом ветровое стекло.

– Далеко еще? – спросила Хелен.

– Почти приехали, – сказал доктор и через четверть часа свернул на обочину и остановил машину.

Заснеженная тропа шла прямо в гору. Они надели снегоступы и двинулись по ней. Доктор шел широким шагом, волоча за собой санки, на которых они собирались перевезти Милоша. Иногда он останавливался подождать Хелен, с трудом поспевавшую за ним с его докторским чемоданчиком в руках. Так они шли часа два, пока не оказались перед небольшим ельником.

– Приют как раз за этими елками, – сказал доктор. – Сейчас узнаете местность.

Действительно, по ту сторону ельника Хелен скоро разглядела метров на двести выше по склону серый домик. Сердце ее учащенно забилось. «Я иду, Милош… Я уже тут, не бойся… Я привела тебе доктора, все будет хорошо…»

Она уже готова была выбежать из ельника, когда доктор вдруг придержал ее за плечо.

– Погодите!

– Что такое?

– Там люди! Вон, смотрите!

Три человека с лопатами копошились у скал, где были зарыты Миллс, Пастор и Рамзес. Можно было даже расслышать глухие проклятия, срывавшиеся у них по мере того, как из-под снега показывались трупы. Четвертый возился около саней, стоявших у двери приюта. Все они были в кожаных куртках и высоких сапогах.

– Люди Фаланги… – тихо сказал доктор. – Что им здесь понадобилось?

Дверь приюта открылась, и показались еще двое. Они тащили за ноги и за плечи безвольно обвисшее тело, которое небрежно, как неодушевленный предмет, бросили на санки. Одна рука свесилась через край, словно вывихнутая.

Хелен чуть не лишилась чувств.

– Милош…

Она попятилась и села, наткнувшись на санки, которые притащил доктор. Несколько секунд все кружилось у нее перед глазами: яркий снег, елки, серое небо.

– Милош… – заплакала она.

– Тихо! – скомандовал доктор. – Ни звука!

Люди у двери надели снегоступы, втроем впряглись в сани и потащили их к дороге, по которой сюда поднялись.

– Уходим! – крикнул один из них тем, что копали у скал.

Через несколько секунд сани уже скрылись из виду.

– Они его не стали укрывать, – простонала Хелен. – Он умер?

– Не знаю, – шепотом сказал доктор. – Нам нельзя здесь оставаться. Пошли!

Доктор включил печку в машине на всю катушку, но Хелен все равно била дрожь. Он остановился, снял куртку и протянул ей.

– Накиньте и постарайтесь успокоиться. Я не думаю, что ваш друг мертв. Вы видели, как они спешили его увезти? Когда везут мертвого, торопиться уже некуда, согласитесь.

Хелен не могла не согласиться, но спокойнее ей не стало. Некоторое время они ехали молча, гораздо медленнее, чем на пути к приюту. Потом доктор повернулся к девушке и посмотрел на нее сочувственно и проницательно:

– А теперь скажите мне, пожалуйста, что на самом деле произошло в приюте?

И, видя, что она колеблется, добавил:

– Меня вы можете не бояться, мадемуазель. Вы же сами это понимаете.

Ей так хотелось ему верить, и она начала с самого начала, уже не сдерживая слез:

– Мы убежали из интерната…

Она рассказала все: про побег Барта и Милены, про малышку Катарину Пансек в карцере и про самоубийство Василя; рассказала про годовое собрание и Ван Влика, про Миллса и его Дьяволов. Она рассказала про ночной автобус, про изнурительную гонку по горам, про убийственный холод в заснеженных скалах, про страшную битву Милоша и его рану, про бунт человекопсов… Она рассказала все и замолчала, а про себя добавила: «Одного я не сказала тебе, доктор: Милош – моя первая любовь, теперь я это знаю… теперь, когда я его потеряла».

Доктор выслушал ее до конца, не перебивая, потом спросил просто: