Жан-Клод Мурлева - Зимняя битва

Ему недолго оставалось жить, но он этого не знал.

Он сидел и ждал, пока дождь утихнет, и скоро дождался. Пулеметная дробь над его головой мало-помалу сменилась шелестом, а потом и он умолк, и слышался только глухой шум реки и ветра. Тут Два-с-половиной совершил третью ошибку – опустил зонт, чтобы сложить его. Небо взорвалось и обрушилось ему на голову. Вспышка молнии ослепила его, и он повалился на скамью.

– Вдарь еще! – прошипел чей-то голос. – Здоровый, черт!

Небо снова взорвалось. Он почувствовал, что проваливается в черноту, и потерял сознание.

За спинкой скамьи Голопалый еще раз замахнулся глушителем.

– Добавить ему, братцы?

– Хватит, – сказал один из его спутников. – Вырубился. Давайте-ка по-быстрому. Увидит кто сверху – нам хана. Ну-ка, помогите.

Трое вышли из-за скамьи и за ноги потащили Два-с-половиной к краю террасы.

– Давай, Голопалый, клиент твой!

Голопалому не под силу было приподнять палача. Он встал на колени и двумя руками уперся в бесчувственное тело. Когда оно подалось и начало перекатываться, бродяга заколебался было. Потом подумал о Милене, о Хелен, обо всех подопечных Яна, которых надо было защитить.

– Один, два… и три, – пробормотал он. – Все равно рано или поздно ты должен был этим кончить…

Он подтолкнул еще – и равнодушные ледяные воды реки сомкнулись над палачом.

НА ПОДОКОННИКЕ сидела сойка. Она влетела между прутьями решетки и теперь оглядывала комнату круглым любопытным глазом. Милош Ференци счастливо, умиленно наблюдал за пестрой птицей, любуясь ярко-голубыми зеркальцами на крыльях, забавными темными усами по бокам клюва. Он хотел почмокать ей, как делают, подманивая домашних животных, но ничего не получилось. Оказалось, что во рту совсем пересохло. Это, однако, нисколько не омрачило ему настроения. Ему было блаженно хорошо, как будто тело его стало нематериальным, невесомым, свободным от всякой боли.

Бледный луч солнца лежал размытой полосой на беленой стене напротив. Никакой мебели в поле зрения не было. С потолка свисала лампочка с металлическим абажуром. Милош обнаружил, что на нем грубая ночная рубаха с коротким рукавом. Он перекатил голову влево и увидел у себя на локтевом сгибе повязку, от которой тянулась гибкая трубочка к подвешенной с той стороны капельнице. Рядом с его койкой стояла еще одна. На ней спал с полуоткрытым ртом, тихо постанывая, человек лет тридцати, худой и мускулистый. Грудь его охватывала толстая повязка. Но особенно поражало изуродованное лицо, все пропаханное жуткими бороздами с выпуклыми глянцево-розовыми краями. Из-под одеяла высовывались длинные ноги, и ноги эти были грязные. Что же это за больница, не моют здесь, что ли, пациентов? Блаженное ощущение понемногу начало развеиваться.

Больница? Почему он в больнице? Ах да, горный приют. Бедро. Нож в бедре… Он осторожно отвернул простыню, задрал рубаху, обнажив правое бедро, разукрашенное йодом. Рана, зашитая черными нитками, показалась ему совсем маленькой. «Я не врач, – подумал он, – но, похоже, подлечили меня хорошо». Тут одеяло с простыней съехали совсем и упали на пол. И Милош увидел, что на левой лодыжке у него – железное кольцо, за которое он прикован цепью к спинке кровати. У него вырвался стон. Сойка, конечно, услышала и, заплескав крыльями, вылетела в окно.

Следующий час Милош лежал не шевелясь, безотчетно опасаясь разбудить лихо каким-нибудь неосторожным движением. Где он оказался? Если он в плену, то почему его лечат? Чтобы привлечь к ответу за убийство псаря? Солнечный луч погас, и в комнате медленно смеркалось. Человек на соседней койке больше не стонал, но дышал неровно, и сон у него был беспокойный.

Милош гадал, что подумала Хелен, когда вернулась в приют и не нашла его там. Может, решила, что он ушел в горы один, без нее? Что не верил в ее возвращение? Ему ужасно не нравилось такое предположение. Конечно, он дождался бы ее, ведь он дал слово! Вот только эти появились раньше и увезли его, полубесчувственного, на своих санях. Он вспомнил свое тогдашнее состояние – что-то вроде сна наяву, вспомнил тряску, холод, чувство, что ты – вещь, которую бесцеремонно швыряют с места на место, туша убитого животного, которую охотник загружает в свою повозку. Потом он окончательно потерял сознание, а теперь вот оказался в этой комнате, спокойной и в то же время пугающей, бок о бок с каким-то другим раненым.

В коридоре зазвучали уверенные шаги. Рывком распахнулась дверь, какой-то коренастый мужчина щелкнул выключателем, и комнату залил резкий электрический свет.

– Привет. Выспался?

Мощной челюстью хищника, короткой стрижкой, рельефной мускулатурой под обтягивающей футболкой вошедший походил скорее на тренера по борьбе, чем на медбрата. Милошу сразу не понравились его сине-стальные глаза и слишком маленький и крепко сжатый рот.

– Пить хочешь? На, попей.

Милош приподнял голову и жадно припал к стакану воды, который тот ему поднес.

– Вы врач?

– Врач? Да нет! Я вообще-то по сапожному делу. Но медицина, знаешь, она как любое рукоделие. По ходу дела набиваешь руку. Погляди, это ведь я тебя заштопал. Скажешь, хуже, чем хирург? Вот ты, если честно, видишь разницу? Кожа – она и есть кожа, скажешь, нет? Надо только хорошенько дезинфицировать материал да руки мыть. Вот и все.

– А это тоже вы мне надели? – спросил Милош, показав на свою закованную лодыжку.

Мужчина расхохотался.

– Надели-таки! А я и не видал! Вот народ, совсем озверели! Сейчас я тебя освобожу.

Он достал из кармана маленький ключик и разомкнул кольцо.

«Сам– то ты не лучше их, – подумал Милош. – Раз ключ у тебя, значит, ты и к оковам причастен. Я даже уверен, что ты же меня и заковал, чтоб, освободив, добиться моего расположения». Милош нутром чуял, что не стоит доверять этому человеку, и решил соблюдать дистанцию.

– Знаешь, где ты находишься?

– …

– Ты в лазарете тренировочного лагеря.

– …

– Лагерь, где тренируют бойцов. Не ожидал? А ведь ты, между прочим, сам боец, скажешь, нет?

Мужчина присел на край койки. Милошу показалось, что в его усмешке сквозит что-то вроде восхищения.

– Да ладно тебе придуриваться. Мы ж все знаем про Пастора. Ну ты здорово его сделал, слушай. Нет, ты не думай, никто тебя не винит. Наоборот, здесь тебе это в плюс. Пастор – он так, балласт, отработанный материал. А потом, кто победил, тот и прав, скажешь, нет? А ты победил. Ну и молодец.

– Он спустил бы на нас псов. У меня не было другого выхода.

– Я и говорю: или ты, или он. И ты решил, что жить – тебе. Значит, ты все понял, и правильно тебя сюда привезли.

Он потрепал его по плечу с довольным видом конезаводчика, заполучившего чистокровку. Милош поморщился. Анестезия явно отходила, и рана начинала ныть. Кроме того, ему приходилось делать усилие, чтоб поддерживать разговор, и это очень выматывало.