Жан-Клод Мурлева - Зимняя битва

– Отставить! – грянул наконец бас Мирикуса.

– Прости, – прошептал Василь, стоя на коленях около товарища, – другого способа не было… он бы тебя прикончил, кабан бешеный! Точно, он думает, ты кот!

– Спасибо, – так же шепотом сказал Милош. – Похоже, ты спас мне жизнь.

– Не за что… Как же иначе-то… Я, знаешь, всегда любил животных…

Фульгур даже и не пытался скрыть ликование, увидев рану Милоша.

– Ух ты, красота какая! Кто это тебя так, Ференци?

– Рустикус.

– Коняга? Считай, тебе повезло. Обычно он бьет куда крепче. Сразу видно, что вы с ним кореша. Ну, давай сюда, сейчас тебя заштопаю.

Он бесцеремонно вкатил своему пациенту укол и, не дожидаясь, пока заморозка подействует, начал шить. Милош отвернулся и стиснул зубы от жгучей боли, причиняемой иглой. Потом чувствительность мало-помалу стала притупляться, под конец осталось только неприятное ощущение, когда нитку протягиваи сквозь края раны.

– А он тебе не рассказывал, коняга-то, про своих сородичей?

– А?

– Рустикус. Он тебе не рассказывал?

– Про что?

Милош припомнил первый разговор с Василем во дворе интерната. Тот действительно представился как «человек-лошадь», но не объяснил, что это значит.

– Нет, – сказал он, не рискуя больше играть с Фульгуром в молчанку.

– Жалко. Обхохочешься, особенно в конце. Потому что обернулось-то все для них хреново. Хреновей некуда. Я, знаешь, тоже мог бы быть таким конягой. От природы-то у меня все данные: сила есть, ума не надо. Только я предпочитаю быть на стороне тех, кто у власти, вот в чем загвоздка.

Фульгур наложил последний шов. Услышав тихий щелчок оборванной нитки, Милош понял, что этот троглодит перекусил ее прямо зубами, как делают портные. Лучше было не смотреть. Фульгур завершил операцию, обмазав йодом шов и кожу вокруг.

– Ну вот! Можешь отправляться в лазарет. Тебе не привыкать. Скоро на тебе места живого не останется, чтоб иголку воткнуть! И не забудь: при случае, если будет охота поразвлечься, попроси своего дружка Рустикуса рассказать про его братков. Спроси, например, как поживает Фабер. Получишь удовольствие, гарантирую.

Случай не замедлил представиться. День клонился к вечеру, и Милош дремал на своей койке в лазарете, когда дверь тихонько приоткрылась и Василь просунул в нее свою массивную башку.

– Спишь?

– Не сплю, заходи.

Василь сел на край койки и откинул простыню.

– Ох! Крепко я тебя…

– Да ладно, ничего, – успокоил его Милош.

– Извини, я, понимаешь, не знал, куда бить. Поди найди так, с ходу, подходящее место! В смысле, чтоб не опасно, а крови много. Думал, может, в задницу, но было не с руки, а потом, с такой раной сидеть неудобно…

– Да не переживай. Ты все правильно сделал.

– Кай на меня озверел. Говорит, попадись я ему на арене, шкуру спустит. Да не больно-то напугал, даром, что две битвы выиграл… Ух ты, смотри! Сойка!

Большая пестрая птица бесшумно опустилась на подоконник и как раз пролезала между прутьями. Можно было подумать, она хочет войти.

– Мы с ней уже знакомы, – улыбнулся Милош. – Она тут завсегдатай – больных навещает.

Они примолкли, наблюдая за птицей. Оба думали одно и то же: «Ты-то вольная птица, ты можешь прилетать и улетать, можешь вылететь за ограду и порхать с дерева на дерево, где захочешь. Ты хоть знаешь, какая ты счастливая?»

Словно подслушав их мысли, сойка тяжело развернулась, взлетела и скрылась из виду.

– Кто такой Фабер? – спросил Милош, нарушив затянувшееся молчание.

Глаза и рот у Василя стали совсем круглые.

– Ты… ты знаешь Фабера?

– Нет, только имя слышал от Фульгура. Он кто?

Василь потупился, страдальчески наморщив лоб.

– Фабер был вождем людей-лошадей, – выговорил он наконец. – Нашим то есть вождем.

– И он… с ним что-то плохое случилось?

– Да.

– Они его убили?

– Хуже…

Милош не решался больше спрашивать. Василь шмыгнул носом, потом со злостью отер лицо рукавом.

– Они хуже сделали, Ференци: они над ним надсмеялись. Я тебе расскажу, только потом. Не хочу сейчас.

ЕСЛИ Б НЕ ТОСКА по Милошу и не страх за него, пребывание в столице стало бы для Хелен лучшим временем ее жизни. Никогда раньше она не испытывала такого упоительного ощущения свободы. Иметь свое жилье, со своим именем на двери, которую можно отпирать и запирать своим ключом, откуда можно выйти, когда захочется, сесть в трамвай, какой подойдет, и затеряться в незнакомых улицах – день за днем она смаковала эти маленькие радости, и они никогда не приедались. Господин Ян выдал ей авансом половину месячного жалованья «на обзаведение». Хелен купила себе будильник, пеструю шапочку, шерстяные перчатки, шарф и сапоги. Пальто, подаренное женой доктора Йозефа, хоть и не самое модное, было теплым и удобным, и она решила так в нем и ходить. Порывшись в захудалой книжной лавке по соседству, купила с десяток уцененных романов и расставила их на полке. «Моя библиотека», – гордо объяснила она Милене.

Одинокие прогулки по городу опьяняли Хелен. Ей нравилось растворяться в безымянной толпе, толкавшейся на улицах и в магазинах в часы пик. «Видел бы ты, Милош, сколько тут народу! Теснят со всех сторон, толкают, в упор не видят. Ощущаешь себя каким-то муравьем среди миллионов других таких же. Если бы ты был со мной, нам пришлось бы держаться за руки, чтоб не потерять друг друга. Я захожу во всякие лавки, в аптеки, в хозяйственные магазины. Разглядываю товары, прикидываю, что куплю, когда будут деньги… Как бы я всему этому радовалась, если бы ты был со мной, любовь моя…»

Но еще больше ей нравилось идти куда глаза глядят, все дальше и дальше, и с радостью первооткрывателя обнаруживать какой-нибудь незнакомый мост, или красивую площадь, или маленькую церквушку. Она шла быстрым шагом, кутаясь в пальто, шла и шла наугад, пока ноги не начинали гудеть от усталости. Тогда она садилась в трамвай или автобус, идущий в центр.

Дора верно говорила: люди были не слишком приветливы. Или, скорее, складывалось впечатление, что все друг друга опасаются. Компанейский смех, веселый разговор были редкостью. Они казались подавленными, вот что. Иногда Хелен ловила дружелюбный взгляд, но он тут же уходил в сторону. Она быстро научилась определять агентов Фаланги, так же как и ночных патрульных: люди с неприметными лицами, часто уткнувшиеся в газету, как в плохом детективе, но при этом легко угадывалось, что работают у них не столько глаза, сколько уши.

Однажды вечером, выходя из трамвая, она обнаружила в кармане пальто приглашение на какое-то собрание – насколько она поняла, собирались противники Фаланги. Хелен вспомнила молодого человека, сидевшего рядом, который наверняка и сунул ей в карман этот листок. С виду он был дружелюбный и симпатичный. «Это ловушка! – закричала Дора. – Ни в коем случае не ходи!» И наказала никогда не откровенничать с незнакомыми людьми, даже самыми симпатичными. «Новый друг, каким бы он ни был, должен быть представлен надежным человеком, а если нет – его следует опасаться».