Гай Орловский - Ричард Длинные Руки – маркиз

Серфик весело носился вокруг, а потом развивал такую скорость, что я оказался словно в пурпурном коконе. Хотя почему дураки? Нормальные люди этого времени. К примеру, совсем недавно и у нас буссенары стреляли во всех увиденных слонов, носорогов, гиппопотамов, жираф, антилоп, не говоря уж о волках, гиенах или шакалах. Странные и нелепые призывы хотя бы не всех убивать появились совсем недавно, а до этого было ясно и понятно: увидел дикое животное – стреляй!

Во всех цирках и зверинцах единственными методами дрессировок были жестокие избиения животных, чтобы принудить к покорности. Это совсем недавно додумались действовать еще и лаской… Чего уж говорить о демонах! Никому и никогда не придет в голову в чем-то облегчить жизнь этому гаду. «Мы в ответе за тех, кого приручили» – эта дикая и совсем новая идея, непривычная и революционная, еще не скоро в ком-то проклюнется. Да и то сперва такого будут высмеивать, а то и сожгут. Даже на Юге.

– Вот и хорошо, – сказал я машинально, в то время как голова разогревается от массы вариантов, как все это использовать, утилизировать, раз уж мое мышление, оказывается, аж настолько шире узкого диапазона жителей этого мира, – вот и хорошо… А то все время чувствовал себя виноватым…

Серфик пискнул удивленно:

– Виноватым? Вы, хозяин?

– Чехов сказал однажды, что интеллигентный человек чувствует себя виноватым даже перед собакой. А я все-таки интеллигент, хоть всех интеллигентов бы перевешал… А уцелевших утопил бы.

– Я бы помог, – пропищал он, – но я ничего не могу!

– Уже знаю. Эх, если бы все так же получалось легко, как вот твое приспособление к здешнему климату! Боюсь, все получится с точностью до наоборот… Ты можешь заглянуть в эту башню? Хоть чуть-чуть? А то что-то тревожно…

Он пропищал:

– Не могу, господин! Я слаб, меня уничтожит даже самое малое заклятие. Я бы пошел, однако любая защитная магия меня не пустит.

– Эх, – сказал я с досадой, – ладно, порхай в свой энергетический рай…

Он исчез, я приблизился к темному проему. То, что не вижу дверей, вовсе не значит, что их нет. Башня слишком уж… чтоб в нее могли запросто зайти люди и звери, насрать в холле и так же безнаказанно выйти.

Под подошвами заскрипела земля. Рыжая, ржавая, словно толстый слой окалины кем-то очищаемого железа. Так и вижу, как из недр медленно и с грозным величием поднимается эта странная башня, а с ее стен щедро сыплется эта ржавая короста.

Я помотал головой, почему-то вижу именно эту картинку, но никак не могу представить ее облепленную лесами и множеством рабочих-строителей.

– Давай, Вася, – сказал я вслух, – не рефлексируй, не умничай, не ищи отговорок… Надо идти – иди!

Я без необходимости проверил, легко ли вытаскивается меч, как будто он когда-то застревал, поправил за спиной лук, даже провел пальцами по кованому поясу, с мстительным наслаждением ощупывая пневмомолотки. Жаль, конечно, что эти суперпистолеты достались так поздно, когда из героя-одиночки переокукливаюсь в мудрого руководителя… ну, надеюсь выкуклиться, когда уже не пистолетом, а только мудрым словом, я же страсть какой мудрый, особенно когда размечтаюсь вволю… но, кто знает, могут и пригодиться.

Странная башня, слишком странная. Как будто строили не люди. Одну такую видел с багера, похожа на термитник, а эта еще ужаснее. Странная школа, странное мышление… Словно протест против строгих канонов чистых линий и ясной красоты.

Я задержал дыхание и сделал широкий шаг. По всему телу, не обращая внимания на одежду, прокатилась волна лютого холода, словно меня окунули в жидкий гелий. Я поспешно шагнул через тьму дальше, голова закружилась, странная легкость космического пространства…

С третьего шага впереди заблистала яркая точка света. Дыхание рвалось из груди, я шел быстро, чувствуя, как холод промораживает тело, свет стремительно приближается, словно я иду навстречу стремительно летящему на меня поезду…

Ноги едва не превратились в застывшие ледяные бревна, но яркий свет нахлынул вместе с теплом, жаром, зноем. Я остановился, крупно дрожа, зубы лязгают, по коже растеклось покалывание, словно отхожу после обмораживания.

Оглянувшись, я увидел все тот же темный вход, а за ним отчетливо видна зеленая долина. Если присмотреться, можно разглядеть даже береговую линию моря.

Я перевел дыхание, повернулся и замер. Впереди бушующий ад из кипящего пламени. Просторный холл весь из металла: пол, стены, высокий свод, а вся противоположная сторона – жаркая стена огня, пламя почти белое, с ревом рвется к своду. Языки огня бывают только в костре, здесь же плотные ряды чудовищных жгутов огненных канатов, неумолчный гул, рев, треск.

По металлу стен, пола и вогнутому своду мечутся страшные блики, пугающие и странно живущие как бы отдельно от ревущей стены огня.

Я боязливо замирал, когда жидкий огонь стремительно протекал под сапогами, но это все-таки лишь тень настоящего пламени, что перегораживает дорогу. Настоящий ад там…

Ноги с таким трудом оторвали подошвы от пола, словно в самом деле погрузились в камень. Воздух горячий, я сделал еще шаг, еще, гул и рев громче, но, странное дело, жар не усиливается. Превозмогая ужас, я приблизился к огненной стене, сердце замерло, но я заставил себя вытянуть руку и коснуться пальцем огня.

Всхлипывая от облегчения, пошел в огонь, черт бы побрал эти произведения искусства или что это за дрянь, чуть сердце не выскочило, прав был Никита Сергеевич…

Семь шагов, семь шагов в жарком огне, что накаляет кожу, будто сижу близко от костра, но не сжигает, а когда я вышел с той стороны и попробовал вытереть пот, пальцы коснулись сухого лба.

Зал поменьше, да еще и заставленный скульптурами и колоннами, выпирающими из стен. В середине зала пустое пространство, скульптуры и колонны наполовину погружены в стены. И странное ощущение, что это не произведения искусства, а нечто работающее.

Все блестит, стерильность, ни пылинки, на металле, включая поверхность скульптур и колонн, выступают сложные барельефы и тут же исчезают, заменяясь другими, словно и не металл, а мягкая послушная глина.

Я зябко повел плечами, почему-то не чувствую себя на Земле. Даже воздух чуть иной, а гравитация словно бы неуловимо меняется в пределах хоть и не опасных, но заметных человеку.

– Это же башня, – сказал я себе вслух. – Башня. В ней не поместятся никакие залы. Иллюзия все это. Или, проще говоря, брехня…

А я к брехне привык, напомнил я себе. Так что не надо ля-ля про злой и несправедливый мир. Я сам такой, потому и мир такой.

Просторный зал показался привычным, даже пол вроде бы паркетный, но дальше высятся пять капель воды, каждая размером в два человеческих роста. Капли именно такие, как их воспринимает наше сознание, то есть в момент отрыва от водопроводного крана: в виде головастика или толстенького сперматозоида с рудиментом хвостика, хотя на самом деле капля падает в форме коровьей лепешки. Или оладья, кто что представит.