Евгений Лукин - Благие намерения

- Ты разрешишь мне задать ему один вопрос? - спросила Алият, пристально глядя на молоденького голорылого секретаря.

- Спрашивай, - насторожившись, сказал Ар-Шарлахи.

- Тот пленник, - понизив голос, обратилась она к юноше. - Ну, которого выпустили из ямы перед нами… Помнишь?

Секретарь побледнел и кивнул.

- Что с ним стало? - еще тише продолжала Алият. - Его поймали?

- Нет, - облившись потом, шепнул секретарь. - Как сквозь песок просочился… Ни в порту не нашли, нигде…

К полудню разбойничья флотилия, к величайшему облегчению жителей, покинула тень Ар-Мауры и взяла курс на Турклу.

- Ну все! - радостно известил Ар-Шарлахи, валясь боком на низкое ложе и любовно оглядывая пошатывающиеся на полу оплетенные глиняные сосуды. - И попробуй только сказать, что я не заслужил хорошего глотка вина… О! - воскликнул он в полном восторге, потрогав влажную фуфаечку ближайшего кувшина. - Еще и охлажденное!..

- Может, подождешь до Турклы? - с недовольным видом сказала Алият.

- Никогда! - вскричал Ар-Шарлахи, доставая чашку. - До Турклы я просто не доживу… Э! - сказал он вдруг и озабоченно пересчитал сосуды. - А почему только восемь? Он же сказал: девять… Где еще один?

Алият оглядела каюту и пожала плечами. Ар-Шарлахи озирался гораздо дольше. Потом замер, осененный.

- Рийбра! - изумленно и угрожающе выговорил он. - Ну точно он! Больше некому…

- В походе, - тихо сказала Алият, - за воровство высаживают в пустыне. И воды с собой не дают.

Ошеломленный Ар-Шарлахи несколько мгновений сидел неподвижно. Он был просто не в силах поверить столь неслыханному коварству, да еще и со стороны человека, возведенного им в ранг помощника.

- Тем более если обворован погонщик, - добавила Алият.

Ар-Шарлахи вскочил и приоткрыл дверь.

- А ну-ка Рийбру ко мне! - яростно рявкнул он. - Кто там на вахте? Живо!

Вернулся, сел. В глазах стыло оскорбленное недоумение.

- Ну все! - процедил он наконец. - Долго я ему прощал… Ах, варан! Винца ему захотелось… погонщицкого…

- Шакал, - равнодушно изронила Алият. - Сразу он мне не понравился…

За переборкой прозвучали торопливые шаги, и дверь открылась без стука. На пороге стоял коренастый Айча, растерянный и испуганный.

- В чем дело? - спросил Ар-Шарлахи. - Я, по-моему, вызывал Рийбру? Где он?

- У себя… - как-то странно, с запинкой отвечал Айча. - Сам пойди посмотри…

Ар-Шарлахи с Алият переглянулись встревоженно и последовали за Айчей…

Сутулый долговязый Рийбра простерся на полу своей , каюты, неестественно выгнувшись. Перед смертью, видимо, в приступе удушья он сбросил повязку и теперь лежал с голым синевато-белым лицом, запрокинув хрящеватый кадык. Чашка и оплетенный кувшинчик валялись рядом. Всхлипнувший под ногой коврик был пропитан вином, напоминающим по цвету кровь.

Несколько секунд все стояли неподвижно. Потом Ар-Шарлахи нагнулся и дрогнувшей рукой прикрыл лицо мертвеца повязкой. Алият, очень бледная - то ли от страха, то ли от бешенства, - застыла в проеме.

- Ты все еще тронут любезностью досточтимого Ар-Мауры? - сдавленно спросила она.

Ар-Шарлахи выпрямился и дико на нее оглянулся.

- Я сейчас вернусь и сожгу этот оазис!.. - хрипло выговорил он.

- А вот глупостей - не надо! - бросила Алият. - Сейчас туда возвращаться опасно… Так что скажи спасибо этому дурачку. Он тебя, можно сказать, от смерти спас…

- Как теперь с провиантом-то? - тревожно спросил Айча. - Вдруг и он тоже…

- Да нет, - подумав, сказала Алият. - Провиант грузили прямо со склада. Когда бы они его успели отравить!..

- Вино… - вдруг прохрипел Ар-Шарлахи, рванув плащ на груди, словно тоже вдруг почувствовал удушье. - За борт его!..

- Ну зачем же за борт? - спокойно возразила Алият, - Вино дорогое, вдобавок отравленное… Пригодится.

Верблюд его знает, по какой причине, но досточтимый Тамзаа побаивался своего секретаря. Даже самому себе в этом было как-то неловко признаваться. Преданность молодого человека сомнений вроде бы не вызывала: достаточно вспомнить, что юный Ирва получил место по просьбе Ринад, старшей жены государя, приходившейся сановнику двоюродной сестрой.

К общему удовольствию, рекомендованный любимчик (дальний родственник кормилицы Ринад) оказался прирожденным чиновником. Не принимая во внимание редкие просчеты по мелочи, можно было сказать, что ставленник любезной сестрицы за полтора года еще ни разу не подвел досточтимого Тамзаа в каком-либо серьезном деле. Нет, с этой стороны к молодому человеку претензий не было. Беда в том, что их не было вообще ни с какой стороны. Однако безгрешных людей, как известно, не бывает. И вполне естественно, что в душу досточтимого невольно закрадывалось подчас такое, скажем, сомнение: а не погоняет ли сразу двух верблюдов его старательный, смышленый Ирва?

То, что он наверняка делится замыслами своего господина с самой Ринад, досточтимого Тамзаа нисколько не беспокоило. В конце концов, для того она его и рекомендовала. Пугало другое: спокойствие и невозмутимость, свойственные старым придворным интриганам, но уж никак не юным секретарям. Будучи во гневе, Тамзаа не видел, например, в глазах своего расторопного помощника приличного случаю страха, а это опять-таки наводило на мысль, что для Ирвы существуют вещи куда более серьезные, нежели потеря секретарского места.

Совершенно исключено, чтобы юноша, происходя из семейства кормилицы, передавал служебные и прочие тайны родственникам Айют, второй по старшинству жены государя. И все же Тамзаа в свое время через надежнейших своих осведомителей на всякий случай проверил, не связан ли каким-нибудь образом его секретарь с враждебным досточтимому семейством. Как и следовало ожидать, Ирва был чист. И все же подозрение не отпускало…

Кому же он все-таки служит? Самому Улькару? Честно говоря, от одной мысли о таком пробирал озноб… В конце концов, если непостижимый наш государь, уже объявив себя бессмертным, тем не менее снарядил караван за целебной морской водой, то вполне возможно, что, прозревая в душах подданных, он мог, однако, проверять истинность своих прозрений с помощью того же Ирвы.

- Жалоба от судьи Ар-Мауры, - сдержанно сообщил секретарь. - Прислана с почтовой каторгой.

Досточтимый Тамзаа, не торопясь с ответом, окинул склонившегося перед ним юношу неприязненным взглядом. Даже сама внешность Ирвы почему-то беспокоила досточтимого. Рослый, обещающий раздобреть с годами секретарь статью своей мало чем отличался от большинства жителей Харвы, но вот лицо… Смуглое, тупоносое, широкоскулое, оно невольно приковывало взгляд. Мысль об уродстве, мелькнув, исчезала бесследно. Вполне правильные черты… Только вот правильность какая-то нездешняя, незнакомая…