Мария Гинзбург - Хозяйка Четырех Стихий

– Проклятые полукровки вступили на путь Нави и изгнали северных выродков, – кивнул Михей.

Мать поперхнулась дымом и закашлялась.

– Однако, как изменилась история с тех пор, как я ее учила, – сказала Адриана, и Михей почувствовал иронию в ее голосе. – Дети Волоса действительно были полусидхами, почти все. Но слугами Нави они не были. Дети Волоса призывали мертвую силу при помощи Пальцев Судьбы. И после бунта они отказались от своей власти, вернули артефакты в храм Моготы.

– Какая разница, Нави, Прави, – сказал Михей небрежно, – если вся магия – темный дар Хаоса, которым боги зла стараются отвлечь людей от предначертанного пути?

– Да, – сказала мать. – Император Искандер и жрецы Ярилы хотят отказаться от магии. А как это сделать? Только запретить общие браки людей и сидхов.

– Да понял я, – ответил Михей. – Вон, в позапрошлом году сидха застукали в Хельмутовом гроте в обнимку с сестрой нашего князя и руку ему за это отрубили. Мы тогда еще ходили смотреть...

Мать кивнула, хотя и удивилась тому, что Михей до сих пор это помнит. Она взяла мальчика с собой потому, что сын очень хотел посмотреть на «папину работу». Адриана и Михей наблюдали за казнью с балкона КПП. Место в тени и два стула для жены и сына городского палача любезно предоставили солдаты. Воины старались находиться в хороших отношениях с Радагастом – рубить руки приходилось не так уж часто, а вот двадцать-тридцать плетей в исполнении городского палача кому-нибудь из них прописывали чуть ли не каждый день.

На помосте, возведенном напротив ворот замка, находились осужденный – сидх Ульрик, Поджер, который должен был зашить рану после казни, бледный князь Иван и сам Радагаст. Михей сначала не узнал папу в форменном алом капюшоне с прорезями для глаз, но потом увидел татуировку на плече – день был очень жаркий, и Радагасту разрешили работать без рубашки. Рядом с городским палачом стоял невысокий мужчина, который, наоборот, даже свою кожаную куртку не снял. На черном рукаве был вышит яроцвет, фиолетовый колокольчик с четырьмя лепестками. Этот милый цветок Чистильщики, отдел Имперской Канцелярии по борьбе за чистоту расы, выбрали своей эмблемой. Солнечные зайчики дюжинами разлетались во все стороны от серебряной пентаграммы на правом погоне мужчины. Пятый магический класс являлся высшим возможным для человека уровнем владения магией. Среди сидхов встречались волшебники и седьмого класса.

Это был имперский маг Крон, главный Чистильщик, личность неоднозначная и жуткая.

Вытатуированная на плече Радагаста обнаженная женщина похабно вильнула бедрами, коротко тенькнул топор, и окровавленный обрубок ударился о помост. Сидх не издал ни звука – за него громко ахнула толпа. Радагаст отошел в сторону, уступая дорогу врачу. Именно в этот миг Михей встретился глазами с имперским магом. Крон смотрел на них с матерью и улыбался. Михей увидел вместо его лица морду рыси с окровавленной пастью и поспешно отвел глаза. Но рассказывать матери об этом видении он постеснялся. В конце концов, Михей был уже большим мальчиком.

– Только одного не пойму я, – сказал Михей. – При чем здесь рука? Надо было писюн ему отрубить тогда.

Адриана улыбнулась:

– Но тогда у Ульрика больше никогда не будет деток, даже от женщин своего народа. А что тебе на завтра задано, кстати?

Михей сразу поскучнел.

– Про свержение Черного Пламени, – сказал он. – Песню сложить надо. Для малышей, простую и понятную.

– Сложил? – спросила Адриана.

Михей неохотно кивнул.

– Ну, рассказывай.

– На память, что ли? – смутился мальчик.

Взглянув на лицо матери, он сказал просительно:

– Ну можно я хоть на колени свиток положу?

Адриана нахмурилась и пытливо посмотрела на сына. Последнее время матери все чаще казалось, что Михей унаследовал ее способности управлять Чи. Магу третьего класса, для того чтобы уловить смысл текста, достаточно было лишь прикоснуться к свитку. Адриана кивнула, и Михей побежал в дом.

– Отца не разбуди только, – негромко сказала Адриана ему вдогонку.

Михей прихватил в доме еще и писало. Эльфийский стержень был одним из трофеев матери, привезенных с фронта. Стержень писал сам, его не надо было обмакивать в чернила, и с него никогда не соскакивали кляксы.

– Вдруг что-нибудь поправить надо будет, – деловито сказал Михей и уселся на завалинку.

Наташа оставила надоевший палец и загукала. Адриана дала дочери погремушку.

– Посреди Рабина стоял замок, черный-пречерный, и жил в нем черный-пречерный дракон, – торжественно, нараспев начал мальчик. – И люди звали его Черным Пламенем, а сидхи – Морул Кером, то есть Черным Кровопийцей. С одной стороны замка была глубокая пропасть, а с другой – огненный ров. Никто не знал, откуда он пришел.

– Кто пришел? – перебила сына Адриана. – Огненный ров? Глубокая пропасть? Замок?

Наташа заворочалась в корзинке и захныкала. Адриана взяла ребенка на руки, спинкой к себе, чуть развела ножки девочки. Курица, на хохолок которой упала горячая струйка, с кудахтаньем бросилась прочь.

– Дракон, конечно, – пробормотал Михей.

– Так и напиши, – сказала Адриана, усаживая дочку к себе на колени.

Она вдруг ощутила горький запах миндаля, предвестник пророческого транса. «Как некстати», – подумала Адриана и устроила дочь в корзинке. Михей внес новые поправки и продолжал, крепко сжимая свиток в руках:

– Дракон держал в страхе Рабин и всю Мандру. И все, кто населял нашу землю – и гордые люди, и волшебники-сидхи, и искусники гномы, – все подчинялись ему. Но сломлены были духом люди, не пели своих прекрасных песен сидхи, а угрюмые гномы вообще не показывали носа из своих глубоких горных нор. Дракон был жесток, и жить под его владычеством было очень грустно. Никто не жил хорошо при драконе, даже его слуги и стража, которым он хорошо платил. Все ненавидели дракона, но еще больше боялись его.

Мать пристально смотрела на него, но не видела колебаний ауры мальчика, свидетельствующих о том, что он проникает своей Чи в текст. И это обрадовало Адриану. Если бы из Михея полезли магические способности, с мечтой о карьере жреца Ярилы пришлось бы распрощаться.

Миндалем пахло все сильнее. Адриана бросила окурок.

– Ну что ты все мусолишь: сломлены, носа не показывали... – морщась, сказала она. – Ненавидели, плохо жили...

– А разве не так? – спросил Михей. Мать пожала плечами.

– По-разному, – сказала она. – Многие и сейчас тоскуют по тем временам. По-настоящему ненавидел Черное Пламя только Лайтонд, Верховный маг Фейре. Никто не знает почему, правда.

Михей развернул свиток, но мать остановила его руку.

– Оставь как есть, – сказала Адриана. – Вас ведь так сейчас учат?