Джонатан Страуд - Врата Птолемея

Совещание не задалось с самого начала. Началось оно с рекламного объявления. Из соседнего помещения с грохотом выкатился огромный хрустальный шар на поставленной на колеса платформе. Платформу катила стайка бесенят под присмотром надсмотрщика-фолиота, вооруженного бичом из конского волоса. Когда кристалл подъехал к самому столу, фолиот рявкнул, бесенята вытянулись и застыли и под щелканье бича исчезли один за другим в облачках цветного пара. Кристалл засветился сперва розовым, потом оранжевым. В центре шара появилось широкое улыбчивое лицо. Лицо подмигнуло и заговорило:

— Досточтимые леди и джентльмены, члены Совета! Позвольте вам напомнить, что осталось всего два дня до главного театрального события этого десятилетия, главного события общественной жизни этого года! Заказывайте прямо сейчас билеты на премьеру моего последнего произведения, созданного на основе биографии нашего дорогого друга и вождя, мистера Руперта Деверокса! Готовьтесь смеяться и плакать, топать ногами и подпевать хорам из пьесы «Политическая одиссея: от Уоппинга до Вестминстера»! Приводите своих супругов, приводите своих друзей и не забудьте носовые платки! Я, Квентин Мейкпис, обещаю вам всем незабываемый вечер!

Лицо исчезло, шар потемнел. Собравшие министры закашляли и заерзали в креслах.

— О господи! — прошептал кто-то. — Это будет мюзикл!

Мистер Деверокс с улыбкой обвел взглядом всех присутствующих.

— Думаю, в этом любезном жесте Квентина особой нужды не было, — проговорил он. — Я уверен, что вы все уже купили билеты.

Купили, конечно. Куда деваться-то?

Пошли текущие дела. Мистер Мортенсен доложил о последних новостях из Америки, доставленных из-за океана джинном-посыльным. Новости были безрадостные: войска, застрявшие в глухомани, мелкие стычки, отсутствие каких-либо решительных успехов. Такое положение сохранялось неделями.

Джон Мэндрейк слушал краем уха. Доклад был предсказуем и печален, он лишь усилил накипавшее в душе разочарование. Все, все выходило из-под контроля: война, простолюдины, ситуация по всей империи. Нужно было предпринять какие-то решительные действия, и быстро, иначе нацию не спасти. И он знал, что именно следует предпринять. Посох Глэдстоуна — оружие немыслимой мощи — лежал без дела где-то в подвалах под тем самым залом, где они заседали, и только и ждал кого-нибудь, у кого хватит таланта им воспользоваться. Если правильно его применить, он уничтожит мятежников, покорит врагов Британии, рассеет простолюдинов и заставит их вновь взяться за работу. Но для того чтобы повелевать этим посохом, требовался волшебник самого высокого уровня, а Деверокс — не из таких. И потому он, опасаясь за свое положение, держит посох взаперти.

А сам Мэндрейк — смог бы он воспользоваться посохом, получи он такую возможность? Сказать по чести, он этого не знал. Может быть, и да. Он был могущественнейшим из присутствующих — за исключением, возможно, Уайтвелл. Но, с другой стороны, три года тому назад, когда посох попал к нему в руки, он пытался пустить его в ход и потерпел поражение.

Воспоминание об этом поражении и связанное с ним разочарование, вкупе с неуверенностью в себе, отчасти и было причиной той апатии, которая овладела им в последнее время. Он трудился день за днем, и все его труды были тщетны: его окружали сварливые глупцы, неспособные изменить что-то к лучшему. Единственный проблеск надежды сулила охота за изменником Хопкинсом. Быть может, хоть здесь удастся совершить прорыв, добиться ощутимых результатов… Ну что ж, посмотрим, что сумеет обнаружить Бартимеус.

Мортенсен все зудел и зудел. Снедаемый скукой, Мэндрейк что-то калякал в своем блокноте. Прихлебывал воду. И пристально, оценивающе разглядывал своих коллег по Совету, одного за другим.

Во-первых, премьер-министр. Волосы тронуты сединой, лицо опухло и пошло пятнами от хронической усталости, вызванной тяжелым положением на фронте. Бремя забот сказывалось на всем его облике, говорил он с запинкой, как бы неуверенно. Только во время бесед о театре в нем пробуждались следы былого воодушевления, той заразительной харизмы, которая так вдохновляла Мэндрейка, когда он был подростком. В другое время он был опасен и мстителен. Не так давно предшественница мистера Коллинза на посту министра внутренних дел, женщина по имени Харкнетт, осмелилась высказаться против проводимой им политики. В тот же вечер за ней явились шесть хорл. Подобные происшествия тревожили Мэндрейка: они говорили о недостатке трезвомыслия, необходимого хорошему лидеру. Кроме того, это было просто неэтично.

За Девероксом сидела Джейн Фаррар. Она почувствовала, что ее разглядывают, подняла глаза и улыбнулась. Взгляд у нее был заговорщицкий. Пока Мэндрейк смотрел на нее, она нацарапала несколько слов на клочке бумаги и подвинула записку к нему. «Что-нибудь слышно о Хопкинсе?» Мэндрейк покачал головой, произнес одними губами: «Рано!», сделал удрученную гримасу и перевел взгляд на ее соседку.

Министр госбезопасности Джессика Уайтвелл в течение нескольких лет пребывала в немилости, но теперь упрямо отвоевывала свое прежнее положение. Причина была проста: Уайтвелл была слишком могущественна, чтобы ее игнорировать. Жила она очень скромно, к богатству не стремилась и все свои силы посвящала тому, чтобы улучшить государственную службу безопасности. Немалая часть недавних вражеских вылазок была подавлена именно благодаря ее усилиям. Она ничуть не изменилась: тощая как скелет, с призрачно-белыми колючими волосами. Они с Мэндреиком относились друг к другу с уважительным отвращением.

Слева от нее — мистер Коллинз, самый новый из членов Совета. Это был чрезвычайно вспыльчивый коротышка, смуглый, круглолицый, глаза у него так и сверкали вечным негодованием. Он постоянно подчеркивал, какой ущерб войны наносят экономике, однако же благоразумно воздерживался от требования положить войне конец.

По правую руку от Мэндрейка сидела фракция сторонников войны. Первой была Хелен Малбинди, министр иностранных дел. Она по натуре была человеком мягким и податливым, но в силу своего нынешнего положения сделалась склонна к бурным истерикам и вспышкам гнева, которые обрушивались на головы ее подчиненных. Настроение Малбинди легко было определять по ее носу: в минуты стресса он делался бледным и бескровным. Мэндрейк не испытывал к ней особого уважения.

За Малбинди восседал Карл Мортенсен, министр обороны, — сейчас он как раз завершал свой доклад. Его звезда уже в течение нескольких лет пребывала в зените: именно он активнее всех выступал за объявление войны Америке, именно его стратегии придерживалась Британия в этой войне. Его жидкие белобрысые волосы оставались длинными (он не снизошел до того, чтобы подстричься на военный манер), и он по-прежнему уверенно говорил об успехах Британии. Тем не менее ногти у него были сгрызены до основания, и прочие члены Совета взирали на него жадными глазами стервятников.