Джонатан Страуд - Врата Птолемея

Ночь шла. Мэндрейк сидел за столом и думал. Спать он так и не лег.

По мере того как шло время и накапливалась усталость, снедавшие его тревоги начинали терять отчетливость. Бартимеус, Фаррар, Деверокс и Китти Джонс, Совет, суд, война, безмерный груз ответственности — все это расплывалось, смешивалось и мелькало перед глазами. Мэндрейку отчаянно захотелось избавиться от всего этого, сбросить его, как мокрую и вонючую одежду, и отбежать подальше, хотя бы на минутку.

Ему пришла в голову мысль — внезапный, дикий порыв. Он достал свое гадательное зеркало и велел бесу найти одного человека. Бес выполнил приказ без труда.

Мэндрейк встал с кресла, испытывая страннейшее чувство. Что-то просачивалось из прошлого — похоже, что грусть. Это чувство выводило его из равновесия, но в то же время оно было приятным. Мэндрейк радовался ему, хотя оно и выбивало из колеи. Главное, что оно не было частью его нынешней жизни — оно не имело никакого отношения к деловитости и компетентности, к репутации или власти. Он не мог отделаться от желания повидать ее снова.

Рассвет: небеса свинцово-серы, тротуары потемнели и завалены листвой. Ветер свистел в ветвях деревьях и над голым шпилем военного обелиска в центре сквера. Женщина шла, пряча лицо в воротник. Когда она приблизилась, быстро шагая вдоль дороги, опустив голову, придерживая рукой шарф, Мэндрейк ее сперва даже не узнал. Она была меньше ростом, чем он помнил, волосы у нее были длиннее и слегка тронуты сединой. Но тут, откуда ни возьмись, в глаза бросилась знакомая деталь — сумочка, в которой она носила свои карандаши: старая, потрепанная, явно та же самая. Все та же сумка! Мэндрейк удивленно покачал головой. Он может купить ей новую — да что там, десяток таких сумочек, — если только она захочет!

Он ждал в машине, пока она почти поравнялась с ним — до последнего момента не мог решиться, стоит ли выходить ей навстречу. Ее ботинки разбрасывали листву, аккуратно обходили более глубокие лужи. Она шла быстро, потому что на улице было холодно и сыро. Еще немного — и она пройдет мимо…

Мэндрейк стал противен самому себе из-за этой нерешительности. Он открыл дверцу со стороны проезжей части, вышел, обошел машину и преградил женщине путь.

— Госпожа Лютьенс…

Она вздрогнула, ее глаза метнулись, оценивая его и элегантную черную машину, припаркованную у тротуара. Сделала еще два шага — и неуверенно остановилась. Она стояла и смотрела на него, одна рука висела вдоль тела, вторая по-прежнему придерживала шарф. Ее голос, когда она заговорила, звучал робко — и, как заметил Мэндрейк, довольно испуганно.

— Да?

— Можно вас на пару слов?

Он оделся более официально, чем обычно. Не то чтобы ему обязательно было нужно это делать, но ему хотелось произвести самое лучшее впечатление. Ведь когда она видела его в последний раз, он был всего лишь униженным мальчишкой…

— Что вам угодно?

Он улыбнулся. Она явно готовилась к обороне. Бог весть за кого она его приняла. За какого-нибудь чиновника, явившегося допрашивать ее о налогах…

— Просто поговорить, — сказал он. — Я узнал вас… и хотел… хотел спросить, быть может, вы меня тоже признаете?

Ее лицо было бледным, все еще встревоженным. Она, нахмурившись, вгляделась в него.

— Извините, — начала она, — я вас не… Ах да, узнаю. Натаниэль… — Она запнулась. — Но мне, наверное, не стоит называть вас этим именем.

— Да, его лучше забыть, — подтвердил он, изящно махнув рукой.

— Да…

Она стояла и изучала его: его костюм, его туфли, серебряное кольцо на пальце, но в первую очередь — его лицо. Она рассматривала его дольше, чем он ожидал, серьезно и пристально. Его удивило, что она не расплылась в улыбке и вообще не проявила особой радости. Ну да, конечно: он появился так неожиданно…

Мэндрейк прокашлялся.

— Я тут ехал мимо, увидел вас, и… Ну, столько времени прошло…

Она медленно кивнула.

— Да.

— И я подумал, что, может быть… Ну, как вы поживаете, госпожа Лютьенс? Как у вас дела?

— У меня все хорошо, — ответила она и спросила, как-то резко: — Есть ли у вас имя, которым вас можно называть?

Он поправил манжету, еле заметно улыбнулся.

— Теперь мое имя Джон Мэндрейк. Вы обо мне, возможно, слышали.

Она снова кивнула. На ее лице ничего не отразилось.

— Да. Разумеется. Значит, вы… неплохо устроились.

— Да. Я теперь министр информации. Уже два года как. Для всех это был изрядный сюрприз, я ведь еще довольно молод. Но мистер Деверокс все же рискнул назначить меня на этот пост, и вот, — он слегка пожал плечами, — я министр.

Он рассчитывал, что это вызовет несколько более бурную реакцию, чем еще один короткий кивок, однако госпожа Лютьенс оставалась внешне невозмутима. Мэндрейк добавил слегка недовольно:

— Я думал, вам будет приятно видеть, как далеко я пошел, после того… после того как мы виделись в последний раз. Тогда все очень… неловко вышло.

Он уже понимал, что говорит не то и не так. И с чего он завел разговор о своей должности, вместо того чтобы прямо выложить ей то, что у него на душе? Возможно, она потому держится так сухо и отстраненно? Он попытался начать заново:

— Я хотел сказать, что я вам благодарен. Я и тогда был вам признателен, и теперь остаюсь благодарен.

Она нахмурилась, покачала головой.

— Благодарны? За что? Я же ничего для вас не сделала.

— Помните, когда Лавлейс на меня набросился. Он меня избил, а вы пытались его остановить. Я так и не успел сказать…

— Ну да, как вы и сказали, очень неловко вышло. Но это все действительно было очень давно. — Она отбросила прядь волос со лба. — Так вы теперь министр информации? Значит, все эти листовки, которые раздают на остановках, — ваших рук дело?

— Да, это все я, — скромно улыбнулся он.

— Листовки, где рассказывается, какую замечательную войну мы ведем, и что только лучшие юноши идут в армию, и что долг настоящего мужчины — отправиться в Америку и сражаться за свободу и безопасность? Где говорится, что смерть — не слишком высокая плата за то, чтобы империя уцелела?

— Это немного чересчур сжато, но в целом — да, к этому все и сводится.

— Ну-ну. Да, вы и в самом деле далеко пошли, мистер Мэндрейк.

Она смотрела на него почти печально.

Было холодно. Волшебник сунул руки в карманы брюк и окинул взглядом пустынную улицу, ища, что бы сказать.

— Думаю, вы нечасто встречаетесь со своими бывшими учениками, — сказал он. — Ну, в смысле, когда они уже взрослые. Нечасто видите, какими они стали…

— Да, — согласилась она. — Я имею дело с детьми. А не со взрослыми, которыми они становятся.

— Вот именно.

Он взглянул на ее потрепанную сумку, вспомнил тусклое атласное нутро этой вещицы, с коробочками карандашей, мелков, перьев и китайских кисточек.