Кристофер Паолини - Эрагон. Возвращение

Но Оромис, широко раскинув руки, воскликнул:

— Нет, нет! Я ничуть не обижен! И это вовсе не намеренное оскорбление — просто необдуманный поступок. Пойми, Орик: мы с Глаэдром сражаться не можем — ты и сам видишь, как он изувечен. Да и сам я тоже. — Старый эльф коснулся своего виска. — Когда я попал в плен к Проклятым, они что-то сломали во мне. И, хотя я по-прежнему могу кое-чему научить молодых, но магией больше управлять не в силах; мне теперь подвластны разве что самые слабые чары. И силы мои продолжают таять, как бы я этому ни сопротивлялся. В бою я оказался бы не просто бесполезен — куда хуже, я стал бы для вас слабым звеном, помехой, которую к тому же легко можно использовать против вас же самих. И я решил исчезнуть, скрыться с глаз Гальбаторикса — и вас! — ради вашего же успеха, хотя всегда мечтал открыто выступить против него, сразиться с ним в поединке…

— Изувеченный, но целостный, — прошептал Эрагон.

— Прости меня, — запинаясь, промолвил Орик, потрясенный до глубины души.

— Ничего, я не сержусь. — Оромис положил руку Эрагону на плечо. — А теперь, с твоего разрешения, королева Имиладрис, мы, пожалуй, пойдем.

— Идите, — устало кивнула она. — Идите и покончим с этим.

Глаэдр низко присел, и Оромис ловко поднялся по его изуродованной ноге в седло.

— Идемте, Эрагон и Сапфира. Нам нужно о многом поговорить. — Золотистый дракон легко оттолкнулся от утеса, сделал над ним круг и стал подниматься в небеса на восходящем потоке воздуха.

Эрагон и Орик обменялись крепким рукопожатием.

— Не посрами же чести своего клана! — торжественно сказал гном.

Садясь на Сапфиру, Эрагон чувствовал себя так, словно отправляется в долгое путешествие и ему нужно непременно попрощаться с теми, кто остается. Но на Арью он осмелился лишь взглянуть с улыбкой, в которой явственно сквозили удивление и радость. Арья ответила ему хмурым, даже слегка встревоженным взглядом. А больше он ничего и рассмотреть не успел: Сапфира резко взмыла в небо, и он, как всегда, почувствовал тот восторг, который дракониха испытывала во время полета.

Оба дракона летели к белому утесу, видневшемуся на севере в нескольких милях от поросшего клевером холма. Слышно было лишь, как шуршат их крылья. Сапфира, радостно возбужденная, не отставала от Глаэдра. Ее радость передалась и Эрагону, сильно подняв ему настроение.

Они приземлились на самом краю утеса. Перед ними раскинулась просторная поляна, с одной стороны как бы огражденная стеной из скал и наполовину ушедших в землю валунов. Узкая тропа вела от скал к порогу низенькой хижины, выращенной эльфами меж четырьмя древесными стволами; рядом, почти у корней одного из этих деревьев, журчал ручей, выбегавший из сумрачной лесной чащи. Глаэдр, конечно же, внутри домика Оромиса поместиться бы не смог; скорее, сам домик запросто поместился бы у него в животе.

— Добро пожаловать! — сказал Оромис, с необычайной легкостью соскакивая на землю. — Вот здесь я и живу. Это место называется утесы Тельнаира. Здесь тихо, ничто не отвлекает, и можно спокойно думать и заниматься наукой. Голова у меня вдали от Эллесмеры вообще работает гораздо лучше.

Он исчез в домике и вынес оттуда два табурета, затем налил себе и Эрагону чистой родниковой воды, и Эрагон с наслаждением напился. Отсюда на Дю Вельденварден открывался великолепный вид, и Эрагон любовался им, пытаясь скрыть свое смятение и надеясь, что старый эльф опять заговорит первым. «Передо мной еще один Всадник, старый, опытный!» — восторженно думал он. Сапфира с ним рядом вела себя скромно, но глаз не сводила с Глаэдра и от нетерпения невольно царапала землю когтями.

Пауза затягивалась. Прошло десять минут… полчаса… час — Эрагон видел это по движению солнца. Голова у него гудела от множества вопросов, но постепенно ему удалось немного успокоиться и просто ждать, полностью смирившись с особенностями этого дня.

И, видимо почувствовав его теперешнее настроение, Оромис наконец промолвил:

— А ты неплохо научился ценить терпение. Молодец! Эрагон вздрогнул и не сразу сумел заставить свой голос звучать, как полагается, но все же постарался говорить как можно спокойнее.

— Нельзя выследить оленя, если будешь спешить.

— Верно. Дай-ка мне посмотреть твои руки. Я полагаю, они немало могут о тебе рассказать. — Эрагон снял перчатки и протянул эльфу руки; тот сжал их своими тонкими сухими пальцами, внимательно изучил мозолистые ладони Эрагона и сказал: — Поправь меня, если я ошибусь. Во-первых, тебе куда чаще приходилось иметь дело с косой и плугом, а не с мечом. Впрочем, луком ты владеешь очень неплохо.

— Да, неплохо.

— А вот письмом или рисованием ты, скорее всего, почти совсем не занимался.

— Бром еще в Тирме научил меня разбирать буквы и немного читать и писать.

— Хм-м… Ну что ж, продолжим. Ты явно склонен к безрассудным поступкам и не слишком заботишься о собственной безопасности.

— Что заставляет тебя так думать, Оромис-элда? — спросил Эрагон, воспользовавшись самым уважительным обращением, какое только смог вспомнить.

— Не элда , - поправил его Оромис. — Ты можешь называть меня «учитель» или «эбритхиль» и больше никак. Точно так же ты будешь обращаться и к Глаэдру. Мы — ваши учителя; вы с Сапфирой — наши ученики; вы должны вести себя с должным уважением и почтением к нам обоим. — Оромис говорил тихо и почти ласково, но с уверенностью, свойственной тем, кто привык к полному и безоговорочному подчинению.

— Хорошо, учитель.

— А ты, Сапфира, что скажешь?

Эрагон прямо-таки чувствовал, как тяжело Сапфире сломить свою гордость, однако и она ответила: «Ты прав, учитель». Оромис кивнул:

— Вот и отлично. Тогда пойдем дальше. Должен отметить, что тот, у кого с юных лет такая коллекция шрамов, как у тебя, либо безнадежный неудачник, либо дерется с каждым встречным, подобно берсеркерам, либо сознательно лезет на рожон, желая испытать судьбу. Ты, что же, любишь подраться?

— Нет.

— На неудачника ты тоже совсем не похож; скорее, наоборот. Значит, остается только одно объяснение. Если, конечно, сам ты не думаешь иначе.

Эрагон вспомнил свои многочисленные приключения и попытался дать своему поведению какую-то оценку.

— Я бы сказал, — начал он, — что если уж я решил посвятить себя какой-то идее, то всегда хочу дойти до конца и непременно достигнуть цели вне зависимости от цены, которую придется уплатить. Особенно если кто-то из тех, кого я люблю, окажется в опасности. — Он невольно глянул в сторону Сапфиры.

— А часто ли ты бросаешь вызов противнику?

— Нет. Но мне нравится, когда мне бросают вызов.

— Значит, тебе нравится испытывать себя в поединке?

— Да, особенно если это достойный соперник. Но мне пришлось столкнуться с немалыми трудностями, и я понимаю: никогда не стоит усложнять выпавшую тебе задачу. В конце концов, главное — сохранить жизнь себе и близким.