Кристофер Паолини - Эрагон. Возвращение

— Однако же ты, не раздумывая, бросился вдогонку за раззаками, хотя куда безопаснее было бы остаться в долине Паланкар. А потом и сюда добрался.

— Это было единственно правильное решение… учитель.

Несколько минут оба молчали. Эрагон пытался догадаться, о чем думает эльф, но ровным счетом ничего не мог прочесть по его лицу, похожему на бездушную маску. Наконец Оромис шевельнулся, ожил и вдруг спросил:

— А тебе случайно не дарили в Тарнаге никакой безделушки? Какого-нибудь украшения или просто монетки?

— Дарили. — Эрагон сунул руку за пазуху и вытащил подаренный Ганнелом амулет — маленький серебряный молот на цепочке. — Гном Ганнел сделал это для меня, следуя велению короля Хротгара. Благодаря этому амулету ни меня, ни Сапфиры никто не может увидеть в магический кристалл. Гномы боялись, что Гальбаторикс уже знает, как я выгляжу… А ты откуда узнал про амулет, учитель?

— Дело в том, — сказал Оромис, — что в какой-то момент я совершенно перестал тебя чувствовать и полностью утратил с тобой мысленную связь.

— Неделю назад близ Силтрима кто-то явно пытался выследить меня с помощью магического кристалла. Это был не ты?

Оромис покачал головой:

— Нет. Я лишь однажды видел вас с Сапфирой в кристалле, а потом мне уже больше не нужно было использовать столь грубый метод, чтобы отыскать вас. Я ведь мог просто установить с тобой мысленную связь, как сделал это, когда тебя ранили в Фартхен Дуре. — Он взял амулет, прошептал над ним несколько слов на древнем языке и вернул его Эрагону. — В нем есть лишь защитные чары; я, во всяком случае, ничего больше не обнаружил. Это действительно подарок от чистого сердца. Всегда держи его при себе. — Оромис, соединив концы своих длинных, вытянутых веером пальцев, долго смотрел куда-то вдаль; ногти у него были округлыми и блестящими, как рыбья чешуя. Наконец, отведя глаза от затянутого белесой дымкой горизонта, он спросил: — Скажи, Эрагон, зачем ты здесь?

— Чтобы завершить свое обучение.

— И что, по-твоему, оно включает в себя? Эрагон беспокойно поерзал и ответил:

— Ну, мне нужно гораздо больше узнать о магии и военных искусствах, ведь Бром не смог, не успел передать мне то, что знал и умел сам.

— Магия, искусство владения мечом и прочие умения и искусства бесполезны, если не знаешь, как и когда применять их. Вот этому мы и будем учиться в первую очередь. Однако же, как о том свидетельствует история властвования Гальбаторикса, нет ничего опаснее силы, не имеющей морального стержня. Так что главная моя задача — помочь вам, Эрагон и Сапфира, усвоить те принципы, которые станут руководить вами и предохранять вас от неверного выбора цели. Кроме того, вам необходимо больше узнать о себе — о том, кто вы такие и на что вы способны. Вот почему вы здесь.

«Когда же мы начнем?» — спросила Сапфира.

Оромис хотел ей ответить, но вдруг застыл, весь побагровел, а скрюченные, точно сведенные судорогой пальцы его вцепились в край одежды. Выглядело это пугающе, но по-настоящему испугаться Эрагон не успел: не прошло и минуты, как старый эльф вздохнул с облегчением, хотя теперь весь его облик свидетельствовал о крайней усталости.

Встревожившись, Эрагон осмелился спросить:

— Тебе плохо, учитель?

Ласковая усмешка приподняла уголки губ Оромиса.

— He так хорошо, как хотелось бы. Мы, эльфы, тешим себя мыслью о своем бессмертии, но и мы не можем избежать некоторых телесных недугов, не поддающихся воздействию нашей магии и медицины; мы можем лишь немного отсрочить развязку. Нет, нет, не тревожься… Эта болезнь не заразна. Но избавиться от нее я не в силах. — Эльф вздохнул. — Я потратил десятки лет, пытаясь ослабить ее воздействие, связывал ее сотнями всяких чар, увы. довольно слабых теперь; я накладывал их слоями, дабы усилить общий эффект магического воздействия, но и это не помогало. Я до такой степени опутал себя этими чарами, что смогу, наверное, прожить еще достаточно долго, чтобы стать свидетелем рождения последних драконов и воспитать новых членов ордена Всадников, возрождающегося из руин наших ошибок и заблуждений.

— А сколько же времени пройдет… Оромис приподнял изящную бровь.

— До моей смерти? Время еще есть, но его крайне мало — особенно если вардены решат воззвать к твоей помощи. Так что — и это ответ на твой вопрос, Сапфира, — мы начнем ваше обучение немедленно и учиться будем быстрее, чем когда-либо учился или будет учиться любой другой Всадник, ибо мне придется сжать десятилетия в недели и месяцы.

— Тебе, конечно, известно, — смущенно сказал Эра-гон, и щеки его вспыхнули огнем стыда, — о моем… увечье . - Ему неприятно было даже произносить это слово. — Я тоже… болен, как и ты.

Во взгляде Оромиса вспыхнуло сочувствие, но голос его звучал твердо:

— Эрагон, это всего лишь боевое ранение, а не увечье, даже если тебе самому хочется считать его увечьем. Я понимаю твои чувства, но ты не должен терять веру в нормальную жизнь — это куда более опасная ловушка, чем любое физическое несовершенство. Я говорю, опираясь на собственный опыт. Если будешь себя жалеть, это сослужит плохую службу и тебе, и Сапфире. Наши маги, и я в том числе, изучат твой недуг и решат, что можно сделать, чтобы исцелить тебя. А пока твое обучение будет происходить так, как если бы никакого недуга и не существовало.

Эрагона затошнило при одной лишь мысли о том, чем ему это грозит. Рот наполнился желчью. «Неужели Оромис заставит меня снова терпеть такую муку?» — в ужасе думал он.

— Это невыносимая боль! — запальчиво возразил он эльфу. — Она просто убьет меня в один прекрасный момент, если я…

— Нет, Эрагон. Она тебя не убьет. Уж столько-то я знаю насчет твоего проклятья. Однако же нам обоим нужно выполнить свой долг: тебе перед варденами, а мне перед тобой. Мы не можем пренебречь им из-за какого-то ранения. Слишком многое поставлено на карту, и проиграть нельзя.

Эрагон кивал в знак согласия, но душа его была охвачена паникой. Он бы, может, и хотел возразить Оромису, но ведь истину отрицать невозможно. А эльф продолжал:

— Да, ноша тяжела, но ты, Эрагон, должен по доброй воле взвалить ее себе на плечи. Неужели тебе не для кого пожертвовать собой?

И Эрагон сразу подумал о Сапфире. И все же он стремился к поставленной цели не ради нее. И не ради Насуады. И даже не ради Арьи. Но что же тогда гнало его вперед, заставляя преодолевать столько трудностей? Когда он приносил клятву верности Насуаде, то думал, что делает это ради благополучия Рорана и других людей, загнанных Империей в ловушку. Но достаточно ли много значили для него эти люди, чтобы ради них с готовностью идти на такие жертвы? И он с уверенностью ответил себе: «Да, да, эти люди значат для меня очень много, и пока что лишь я один могу хоть как-то помочь им. Да и сам я не в силах стряхнуть с себя тень Гальбаторикса, пока все остальные не стали свободными. Вот единственная цель моей жизни. Разве я мог бы придумать нечто лучшее?» Однако вслух он сказал такое, что и сам похолодел от ужаса и собственной дерзости: