Сесилия Дарт-Торнтон - Заклятие немоты

— Луковицы кувшинок и корни камыша обычно пекут в углях, — пояснил дайнаннец, присаживаясь к огню. — Семечки дикого имбиря можно есть сырыми, они довольно сладкие. А вот семена седача не так приятны на вкус. Если не приготовить их должным образом, они лишь усиливают голод.

— Не знал, что корни водяного ириса тоже едят! — удивился эрт.

Торн ссыпал луковицы в мешочек.

— Нет, это для других целей.

Друзья напились пенистого парного молока, передавая по кругу охотничий рог Торна в серебряной оправе.

— Я рад, что до сих пор использовал его в походе только для ягод и питья, — заметил дайнаннец.

После долгого отсутствия возвратился Эррантри. Теперь ястреб ежеминутно пикировал в траву, охотясь за сверчками. Не обращая внимания на пернатого хищника, его хозяин крошил ножом листья звездной боронии.

— Замочите их и промойте ссадины, — обратился он к спутникам. — Отличное снадобье. Волдыри скорее заживут от мази из пепла белолиста, замешанной на воде. Комаров и прочих кровососов отгоняет дым квандиона. Непременно киньте листья в костер, когда заслышите скулеж Заразных. Ночи сейчас прохладные, не для сулисид, однако если твари учуют человеческое дыхание — прилетят, несмотря ни на что.

Тьма сгущалась. Ястреб сидел на ветке и лакомился кем-то вроде крысы. Уютно потрескивал костер. Имриен выгребала из углей печеную еду, когда из мрака донесся яростный рев. Звук повторился три раза. Диармид пристально вглядывался в ночную мглу, нащупывая в траве лук и стрелы.

— Это всего лишь птицы бобри, — успокоил его Торн.

— А, те самые. С ними я уже встречался — охотятся только на домашний скот. Интересно, что им здесь надо? Или они и неявных коров едят?

— Или просто летят мимо.

Тоскливые одинокие вскрики постепенно умолкли.

После ужина Имриен и Диармид смазали раны теми снадобьями, что приготовил для них дайнаннец — сам-то он, конечно, не нуждался ни в каком лечении.

— Эррантри — лучший ночной страж, — сказал Торн. — Разбудит нас при малейшей опасности.

— Сви-свит, сви-свит! — откликнулся ястреб, распушил хвост, почесался когтем и спрятал одну лапу в теплые перья на брюшке.

Путники подкормили костер дровами и легли спать.

Ночь выдалась ясная. Лягушки выводили звонкие рулады по всему Мирринору. Имриен смотрела на небо. Ей было не до сна. Близость дайнаннца — воплощения мужской красоты и силы — невыносимо терзала девушку.

Над головой раскинулся бесконечный океан иных миров, где светили иные солнца и луны. «Уйле» — так называл Сианад это безбрежное Все, в котором детской люлькой качалась маленькая Айя. Великий Лебедь благосклонно распростер крылья над Эрисом. В ночи мерцали мириады звезд, и мириады лягушек хором воздавали им хвалу. Небеса склонились так низко, что Имриен могла бы дотронуться до них или упасть в эту манящую пучину и навеки утонуть в ней.

Внезапно визг сулисиды заставил девушку подскочить на месте. Эррантри предупреждающе свистнул и сердито разразился пронзительным клекотом. Огонь все еще горел. Имриен швырнула туда охапку листьев, и воздух наполнился едким голубоватым дымом. Заразная была совсем близко; остальные слетались на ее клич.

Получеловеческий вид этих тварей внушал суеверный ужас. Их изящные хрупкие ножки неправдоподобно извивались, будучи в два раза длиннее, чем у любой танцовщицы, но тоньше мужского большого пальца, а ручки с крохотными ладонями казались бледными цветочными тычинками. Такие по-детски наивные с виду, сулисиды отличались изощренностью и коварством. Им ничего не стоило напасть на спящего смертного и незаметно ввести под кожу свое жало. Высасывая кровь, существа одновременно заражали человека лихорадкой, чесоточным зудом и паразитическими червяками, что означало для несчастного верную мучительную погибель. Лишенные всяких человеческих чувств, сулисиды представлялись неумолимыми, не знающими устали машинами смерти. Одно это сводило многих жертв с ума, не говоря уже о непрекращающемся, разрывающем уши визге. Голубой дым отпугивал сулисид, но добыча влекла их, заставляя возвращаться вновь и вновь. Стая тварей росла на глазах.

— Они почуяли кровь и не отстанут, пока не напьются! — вскричал Диармид. — Нам всем конец!

— Листьев должно хватить до утра, — сказал Торн.

«Может быть, бриз унесет этих кровососов?» — с надеждой спросила Имриен.

— Здесь когда-нибудь дует ветер? — буркнул эрт.

— Очень редко… — начал было дайнаннец, но тут воздух и впрямь заколыхался. Робкий ветерок усилился, сбил заразных в одну стаю, а потом разогнал в стороны. Сулисиды отчаянно замахали слабыми крыльями, но вихрь подхватил их и унес вдаль, всех до единой. И снова все стихло.

— Они еще вернутся, — покачал головой Торн.

Попутчики дайнаннца свернулись клубочками у костра и попытались уснуть. Девушка изредка погружалась в тяжелую дрему; ее глаза беспрестанно распахивались и видели одну и ту же картину: белое сияние далеких звезд, что сетью раскинулись от края до края неба — и на их фоне статную черную фигуру дайнаннца, который спокойно и неусыпно стоял на страже.

Иногда Имриен украдкой любовалась на него из-под ресниц. Описать гармонию безжизненной статуи можно с помощью линейки и арифметики, размышляла девушка. Но Торн — это неукротимая стихия, которой неведомы законы и доводы рассудка. Не разложить на части, не пришпилить к бумаге красоту бурлящего океана, неприступного утеса в клочьях седых облаков, загадочное сияние звезд…

Эррантри еще не раз возвещал о приближении Заразных, и дайнаннец отгонял кровопийц голубым дымом. На заре ветерок развеял пепел последних листьев квандиона. И заодно сдул последних мерзких тварей.

В чжухта, когда над миром разливалось жидкое предрассветное марево, девушка пробудилась и подняла голову. Белесая дымка клубилась над гладью озера, извивалась меж высоких мятных деревьев и золотисто-коричневых тополей и оседала на листьях мельчайшими капельками. Казалось, будто лес парит в воздухе, вырастая прямо из облаков. Еще немного — и далеко на востоке алое солнце вынырнет из утренних туманов, окрасит осенние деревья розовой позолотой. Ястреб хрипло приветствовал светило. Торн был уже на ногах. Интересно, а спит ли он вообще? Диармид заворочался, пробуждаясь.

Неожиданно вблизи раздался страшный шум: сквозь тополиные заросли с треском продиралось нечто громадное. Из-за кустов вытянулась трехфутовая шея, увенчанная головой цапли с тяжелым крючковатым клювом. Тварь выбралась на опушку, чертя по земле острыми когтями перепончатых лап, и оглушительно заревела. Два маленьких белых существа выскочили из рощи и заметались на открытом пространстве. В мгновение ока дайнаннец выхватил свой лук и натянул тетиву. Запела стрела, ей вослед другая — и на ковре опавшей листвы закувыркались два зайца с пронзенными сердцами. Бобри с рычанием отступила к воде.