Андрей Басирин - Тень Аламута

Всадников разделяло порядочное расстояние, но Мелисанда всё равно посторонилась. Господин де Мондидье умел внушить уважение. Невысокий, широкий в кости, он выглядел так, словно его протащило сквозь огонь, воду и медные трубы, несколько раз ударило о камни и потом хорошенько провернуло. Лицо не лицо — бульдожья морда. Шрам на щеке, шрам на лбу, левый глаз закрыт черной повязкой. Кольчуга драная, чиненая-перечиненая (ее он менять отказывался, говорил, что приносит счастье). Уж на что у Аршамбо рожа бандитская, рядом с Пэйном он выглядел херувимчиком.

Говорят, женщины любят ушами, а не глазами.

Что ж… В таком случае Пэйн очаровал бы любую. Говорил он красиво, звучно, искренне, при случае мог изъясняться стихами. Но никогда этим умением не злоупотреблял.

— …Флоренцию уж года три как объявили свободным городом. Ах, сударыня, вы не представляете, что это за мука — свободный город! Соблазны на каждом шагу. И главное, всё время какие-то чертовски выгодные комбинации подворачиваются. То какому-нибудь герцогу его собственную лошадь продашь. То портрет чей-нибудь нарисуешь. Не бедствовали мы, в общем.

— Вы художник?

— Помилуйте, сударыня! Я поэт. Не очень хороший, правда… но тут уж из песни слова не выкинешь.

— Мошенник ты хороший, — заметил магистр, внимательно слушавший рассказ. — Ну и глотку драть горазд.

— И это тоже. Что есть, то есть, отнекиваться не стану. Но слушайте же дальше. Когда выяснилось, что меня разыскивают сразу пять кредиторов, а старшина цеха каменщиков преследует, чтобы убить…

— Ты путался с каменщиками? Вот новость!

— Ошибки молодости, мессир. Они, родимые! Как говорится, свободному городу — вольные каменщики. Я дочку старшины обрюхатил, понимаете? Когда это обнаружилось, я потерял голову — каждом встречном я подозревал каменщика. Вы знаете, эти бродяги глуховаты. Чтобы отличить своих, они при встрече подают друг другу знаки. Рехнуться можно.

И вот, значит, зажали меня в тиски. Кредиторы мои. Идут пятеро в ряд, мечи наголо. В зубах ножи. Ландскнехты по сравнению с ними просто девочки в розовых платьицах.

— А вы? — пискнула Мелисанда.

— Я? Форменно, деру. И, как назло, натыкаюсь на старшину. В руке мастерок, рожа злая. Ах да, и за спиной — человек двадцать каменщиков. Бочку с раствором замешивают. Топить.

— С ума сойти!

— Точно, сударыня. Ныряю в дверь. А там совсем плохо: смотрю на обстановку и понимаю, что это дом моей тещи.

— Так ты еще и женат был?! — хором воскликнули Мелисанда и Гуго.

— Ах, не перебивайте, умоляю. Иначе я никогда не доберусь до конца. Значит, теща. Представьте: стоит в дверях. На плечах — меховой пелиссон, подшитый серым шелком, в руках — мопсик. И произносит укоризненно: «Сир де Мондидье! Вы поломали судьбу моей несчастной дочери». А собачка лает. О-о-о! Никогда не забуду. Эти прищуренные в бешенстве глаза, этот пенный оскал, это ворчание, вырывающееся из глотки…

— Ужас!

— Еще нет, сударыня. Вы послушайте, сейчас опишу мопсика. Вы ужаснетесь по-настоящему.

Мелисанда слушала, затаив дыхание. Когда Пэйн бежал через чердачное окно, оставляя за спиной рыдания безудержно влюбленной цветочницы, украдкой шмыгнула носом. Когда цветочницу изрубили на куски преследователи, принцесса всхлипнула в полный голос.

— …и вот я бегу по улице, оглушаемый грохотом моего сердца. О, бедная Женевьева! Какие страдания выпали на твою долю. Раз — и рука напрочь! Хлоп — нога пополам! Тресь — и покатилась голова, шепча: «Люблю! Твоя навсегда!»…

— Совсем заврался, — пробормотал магистр. — Ну как, скажи на милость, ты мог видеть это? Тебя же не было на чердаке.

— Сила любви. Она открыла мне все эти жуткие картины. Клянусь вечностью, страшнее я в жизни ничего не видел.

Мелисанда дернула магистра за рукав:

— Не занудничайте, сир Гуго. Ужасно хочется знать, чем закончилось.

— Закончилось? Хо-хо, милая дева! Всё только начиналось. На следующий день меня искали все флорентийские патрули. Я сидел в бочке из-под яблок и дрожал: на меня в любой миг могли наткнуться. От холода и усталости я не удержался и уснул. Бочку тут же заколотили и понесли. Флорентийцы очень вороватый народ. Хм… О чем я?

— Вас заколотили и понесли.

— Да. О, это были страшные мгновения! Я сидел и дрожал, а меня всё несли и несли. Потом бросили в глухой подвал. Едва мои мучители ушли, я попытался выбраться из своей тюрьмы. О, ужас! Обручи не поддавались. Я кричал, я звал на помощь, но никто не явился на мой зов. Без еды и почти без воздуха, я был обречен. Кроме того, мне страшно хотелось по малой нужде.

— И что же вы сделали, сударь?

— А как вы думаете? Признаться, положение виделось мне отчаянным. Я вознес молитву Господу и принялся ждать. Несмотря на безвыходность ситуации, я опять заснул. И проснулся, лишь когда бочку вытащили из подвала и поволокли наверх. Это меня воодушевило. Возблагодарив Христа, я принялся кричать и звать на помощь.

Даже встреча с каменщиками меня более не пугала. Да и что такое пара тумаков по сравнению с тем, чтобы провести в бочке всю оставшуюся жизнь? К счастью, дела повернулись неплохо. Бочка раскрылась, я вывалился на пол. Слуги немедленно ушли, предоставив меня моей собственной судьбе.

Я сидел на полу, озираясь. На стенах висели удивительные картины: рисунки черепов, удивительные крылатые машины. Из золоченой рамы загадочно улыбалась девушка в темном платье. Четырехрукий и четырехногий человек в круге пронзал меня зловещим взглядом. Взгляд мой упал на картину, изображавшую Тайную вечерю, и я успокоился. Хуже, чем Ему мне уже не будет.

— Эй! — закричал я. — Есть кто живой? — Тишина была мне ответом.

— Где я? Спасите!!

— Нуа-у? — отозвался хрипловатый голос. — И чего аурем?

Я в ужасе оглянулся. Ко мне приближался кот — полосатый, откормленный мерзавец, гроза крыс. Осмотрев меня, он презрительно фыркнул:

— Мяублочки. Съел мяублочки, да?

— Помилуйте! Как можно.

— Хозяин мой, Мяунардо, будет обижен.

Две зеленые плошки уставились на меня. Я сотворил молитву, но, видно, Господь не прислушивается к столь великим грешникам, как я. Оставалось одно: погибать.

— Как твое имяо? — проурчал кот.

— Пэйн де Мондидье, сир, — испуганно пробормотал я. А кто бы не испугался на моем месте?

— Мяучень приятно, — обрадовался кот. — Никто не наузывает котов сирами. А поучему? В Египте мы оучень благороудны.

— Клянусь, я…

— Пэйн де Мондидьеу? Известный храмоувник, да?

— Нет! Я бежал от каменщиков…

Не знаю чем, но слова эти кота просто взбесили. Шерсть его встала дыбом. Я не вру, воистину! Так и было. Он выпустил когти и зашипел:

— Сударь! Если вы пришшшли, чтобы опороучить моего господина, вы зря теряете времяу. Ни с мяусонами, ни тем более с храмуовниками он дела не имел. И довольно глупых врак! Прочь отсюда!