Гай Орловский - Ричард де Амальфи

Перед ним поставили такое же блюдо, как и перед всеми: тяжелое, медное, наполненное мясом и овощами. Разговоры смолкли, все опасливо посматривали на ксенобратца. Он улыбнулся, губы раздвинулись, из щели полыхнул свет… нет, свет оставался там, я почти видел, как колышутся волны плазменного океана, но отсвет уловили за столом все, наступило настороженное молчание.

— Угощайтесь, — сказал Тюрингем набожно и перекрестился, — чем Бог послал.

Зигфрид не расслышал из-за шума и гама, переспросил:

— Чем-чем послал?

Монах, который с Севера, чуть наклонил голову, смотрит исподлобья, но не спешит осенять крестным знамением, брызгать святой водой или обличать исчадие дьяволово.

— Итак, — произнес я, — мне радостно, что в моем замке смогли пересечься Восток, который дело тонкое, и Запад, дело которого табак… Ах да, здесь же не эти козлы на узком иракском мостике, а Север и Юг. Радостно мне еще и потому, что не подрались сразу же, это еще удивительнее, как будто и не люди вовсе…

Гунтер хмыкнул, Зигфрид и Алан неуверенно улыбнулись, остальные сидят с застывшими лицами, готовые либо убегать сломя голову, либо бросаться на врага… если укажут, кто здесь враг.

Зигфрид поинтересовался:

— Говорят, святой отец, что у вас посещение церкви не обязательно?

Монах улыбнулся мягко, ответил проникновенным голосом, ведь каждый, с кем ведешь разговор, в принципе может стать сторонником:

— Посещение церкви делает человека верующим, а посещение монастыря — грамотным в той же мере, в какой посещение конюшни делает вас конем.

Алан сказал вежливо:

— А вот меня всегда удивляло, что женщинам разрешают входить в церковь. О чем они могут говорить с Богом?

— Вполне возможно, — ответил за него Зигфрид со смешком, — что женщины в Бога верят, но Бог им точно нет.

Раскрасневшийся от вина Ульман спросил громко:

— Святой отец, а что делать тем, кто не верит в Бога?

— Это не так важно, — ответил монах кротко, — гораздо хуже, если Бог перестанет верить в тебя.

— Да я не то чтобы не верю, — сказал Ульман, уже чуть протрезвев, — но иногда сомневаюсь…

— Сомневаться в Боге, — сообщил монах, — значит верить в него.

Я слушал молча, всматривался в разгорячившихся людей. Есть люди, в которых живет Бог. Есть люди, в которых, живет дьявол. А есть люди, в которых живут только глисты. Как хорошо, что этих третьих здесь, за столом, почти нет, все на чьей-то стороне. Хотя, конечно, никто не признается, что на стороне дьявола, но таких немало: магия дает человеку пряник прямо сейчас, а религия обещает, да и то в расплывчатых терминах, вознаграждение в неопределенном будущем. Из-за таких вот обещаний и рухнула великая стройка коммунизма: его противники обещали наполнить магазины колбасой сразу.

Гунтер сказал громко:

— Наш хозяин, да будет святым отцам известно, не просто рыцарь, а паладин! Возведенный… э-э… в сан иерархами церкви.

— В чин, — поправил Ульман.

— В чин, — согласился Гунтер. Подумав, возразил: — Нет, это не чин, а звание! Высокое звание паладина! А паладин бьется с нечистью во славу церкви… днем и ночью, а также утром и вечером. Ваш милость, а вы как думаете, конец света в самом деле скоро?

Я ссутулился, не хочется ввязываться в религиозный диспут.

— Не верьте предсказателям о конце света. Богу самому интересно, чем это все закончится. Насчет Божьего гнева ты не прав… Посмотри на камбалу и увидишь, как может обидеть Бог! Просто он милостив, не лупит со всей дури по каждому поводу. Когда ты был мал и несмышлен, тебя твой дед часто бил?.. То-то. А Бог еще старше твоего деда…

Я не успел закончить, сбоку кто-то громко икнул, да не просто так, стараясь проглотить чересчур большой кусок, а явно от испуга, еще кто-то вскрикнул, а Зигфрид выругался и вскочил, хватаясь за меч.

По стене в мою сторону двигается черная тень, переламывается на стыках, стремительно вытягивается и перепрыгивает со стены на стену. Мне показалась всего лишь более темной и густой, чем обычно, потом увидел побледневшие лица Зигфрида, Алана, Гунтера и виконта Теодериха, присмотрелся, кровь отхлынула из периферии вовнутрь, зубы выбили дробь прежде, чем я успел стиснуть челюсти.

Тень двигается сама по себе, нет того, кто бы ее отбрасывал. Тень только на стене, словно не тень, а зловещая проекция тени.

— Ну и что? — сказал я громко. — Подумаешь, тень. Ну и что?.. За горло схватит?

Гунтер прошептал, лязгая зубами:

— Сэр Ричард, вы не понимаете…

— Чего?

— Это же Первый Король Межземелья!

— Да хоть последний, — отрезал я. — В моем замке не будут страшиться каких-то теней!

Стена кончилась, я растерянно умолк: тень сошла со стены и двигается в пространстве, такая же плоская, черная, но уже…

Тень приблизилась к отцу Ульфилле. Он побледнел, схватился за горло, упал на колени. Тень надвинулась, патер упал лицом вниз, руки бессильно царапали ногтями камни. Тень нависла над распростертым, я застыл, понимая, что с обнаженным мечом или громовым молотом бросаться на бесплотную тень глупо.

Громко хлопнула дверь, в зал вбежала растрепанная Фрида. Я не успел моргнуть, как она оказалась над отцом Ульфиллой, выпрямилась и требовательно вскинула руку, направленную на тень, вперед ладонью. Тень продвинулась еще на полшага, черные крылья рук коснулись неподвижного тела. Фрида выкрикнула что-то, ладонь вздрагивала, тень нависла над упавшим, однако больше ни шагу, я видел, как оба с Фридой напряглись в незримой схватке.

— Эй, — закричал я громко. — Зажечь все светильники! Не думаю, что тень любит яркий свет!.. Быстрее!

Застучали деревянные подошвы сандалий, челядины разбежались, вспыхнули огни: факелы, светильники, Гунтер поспешно ворошил затухающие угли в очаге, совал туда без разбору тонкие прутики и огромные поленья. Ульман первым зажег тряпку и, намотав ее на длинную палку, примчался и встал рядом с Фридой.

— Дай мне, — потребовал я и, выхватив из дрожащей длани факел, шагнул к тени.

От черного сгустка мрака в виде человеческой фигуры пахнуло холодом. Я сделал шаг, преодолевая вязкую субстанцию воздуха, протянул факел, намереваясь ткнуть в это образование. Руку охватило холодом, словно сунул в жидкий гелий.

Кончик факела коснулся тени, побежали искорки, но не багровые, а голубовато-белые. На короткий миг я ощутил, что смотрю на вывернутое ночное небо, таким я видел разве что космос, звезды не расплываются в атмосфере, а крохотные, колючие, ледяные искорки…

Тень шелохнулась, мне показалось, что пытается уклониться от факела, я сказал громко:

— Лаудетор Езус Кристос!.. Лаудетор!.. Coram populi повелеваю тебе изыднуть, тварь целебесная… И не появляйся cis!

Тень качнулась вправо-влево, отступила, хотя я не особенно верил, что избегает именно факела. Я нажал, наступал, несмотря на обволакивающий холод. За моей спиной уже море огня, многие вооружились факелами, я на острие клина, наступаем, наступаем…