Гай Орловский - Ричард Длинные Руки — властелин трех замков

Он сбился, смотрит беспомощными серыми глазами, полными веры в человека, в то, что вознесется еще при жизни, что построит царство Божье здесь, на земле, ведь для этого создал Господь царство Божье на небе — это пенсионный дом для строителей, что не дожили до завершения строительства здесь.

— Не позволим, — прохрипел я. Отхлебнул вина, сказал все еще сипло: — Надо было не вмешиваться, не наше это дело, так правильнее, так говорит… дьявол. А верить в правоту и вот так лезть на рожон во имя какой-то справедливости, какую и сами не понимаем, это от Бога.

Кадфаэль смотрел на меня беспомощными глазами, не уверенный, что я его поддержал, а не притопил еще больше.

— Ладно, — сказал я, поднимаясь, — пируйте, наедайтесь и напивайтесь впрок. Завтра с утра поскачем. Я пойду спать. До завтра!

Рынок есть рынок: когда есть, чем платить, находятся лучшие комнаты, а простыни оказываются действительно чистыми. Я с великим удовольствием потащил было через голову перевязь с мечом, но сердце тревожно стукнуло, а на душе все еще осадок, как после любой ссоры.

Пес вздохнул и бухнулся всем тяжелым, как гранитная глыба, телом у моей постели. Чертов кабан, уже в который раз наступаю спросонья, а он хотя бы отодвинулся.

Здесь нет милиции, только право кулака и острого меча. Конечно, хозяин гостиницы отвечает за наше имущество, однако береженого Бог бережет. Я прикинул, где поставлю меч, где положу молот, а сапоги поставлю на табуретку, которой подопру дверь. Если сумеет кто открыть, сапоги своим грохотом разбудят…

В этом мире, несмотря на опасности везде и повсюду, люди слишком беспечны. Возможно, потому, что слишком невелика ценность жизни вообще, люди гибнут на каждом шагу, мрут как мухи, и потому всякий, что начинает заботиться о собственной безопасности, выглядит трусом.

Здесь коммандос, что вымазывают рожи гуталином и ползут по грязи, дабы подобраться к противнику, были бы объявлены расподлейшими трусами и навсегда изгнаны не только из рядов рыцарей, но вообще из мужского сословия. Потому меры предосторожности только в моей комнатке, где их никто не видит и не объявит меня трусом, а во двор я вышел вовсе не затем, чтобы проверить, на месте ли наши кони и нет ли снизу лесенки к нашим окнам на второй этаж, а просто подышать свежим воздухом и присмотреть молоденькую служаночку для своей постели.

Во дворе уже тихо и пусто, только долговязый слуга вытаскивает из колодца ведро с водой да в углу тихонько пофыркивают и переступают с ноги на ногу две лошади бедных крестьян, которым не нашлось места в конюшне.

В просторной конюшне пахнет сеном, журчит вода в корытце, от нее тянет прохладой. Кони Альдера и Ревеля о чем-то беседуют шепотом, мой Зайчик в углу недвижим, как статуя из темного металла. Обычное темноте глаза горят, как раскаленные угли, но сейчас прикрыты веками, а сон его таков, что и не дышит вовсе.

На всякий случай я набрал охапку душистого сена и бросил ему под ноги, что вообще-то глупо: перед всеми тремя в кормушках неплохой овес, а мой может съесть и саму кормушку, но мне хочется сделать что-то для все еще таинственного коня.

Дверь в конюшню оставалась открытой, чтобы я мог видеть ясельные ряды, света немного, но когда и он на миг померк, я сразу развернулся лицом ко входу. Светлый прямоугольник в темноте снова чист, от меня до него шагов двадцать, все тихо, но осталось ощущение, что в конюшню проскользнул человек… даже двое, если учесть, что свет померк как-то прерывисто, словно дважды с очень коротким перерывом.

Затаившись, я нащупал опорный столб, он толщиной с бедро взрослого мужчины, этого достаточно, чтобы держать крышу, но мне за ним не спрятаться. В темноте слышно только пофыркивание коней, большинство спит, но некоторые среагировали на появление людей, беспокойно переступают копытами, совсем рядом со мной послышалось странное шуршание, не сразу сообразил, что это конь провел роскошным хвостом по доскам стойла.

Глаза мои вроде бы привыкли к полумраку, одновременно начали появляться картинки в тепловом излучении, но и глаза моих преследователей тоже быстро привыкают по крайней мере к полутьме. Однако пока что перед глазами серые пятна, отчетливо различаю только массивные багровые тела коней…

Справа почудился какой-то новый запах. Я застыл, ноздри начали ловить молекулы жареного лука, чеснока. Перед мысленным взором вырисовался приземистый человек, потный и разгоряченный жареным мясом с острыми специями. Так, наверное, видят мир собаки, у которых обоняние лучше зрения, я всматривался ноздрями, уже начал улавливать образ второго, тот шагах в пяти за первым, как вдруг этот приземистый насторожился, начал поводить головой из стороны в сторону. Я не видел, что у него в руках, но уж явно не букет цветов.

Пальцы бесшумно сняли с пояса молот. Я тоже ел такое же мясо и тоже со специями, разжигающими кровь, и если меня не смогут увидеть в тепловом, то унюхать смогут без труда. Человек начал двигаться в мою сторону, я замахнулся для броска, сосредоточился, еще никогда не швырял в темноте, задержал дыхание и бросил, мысленно направляя молот прямо в лоб противнику.

В темноте раздался глухой стук. Я выставил руку с растопыренной пятерней, ударило рукоятью сильно, я прокрался чуточку в сторону и метнул молот снова. Через мгновение второй стук, я поймал молот и поспешил к выходу. За спиной беспокойно переступали лошади, зачуявшие кровь, одна истошно заржала.

Я был у самых дверей, когда слева колыхнулся воздух. Я инстинктивно упал, над головой просвистело нечто убойное, я ударил ногами в том направлении, где находится затаившийся гад, подошва угодила в твердое. Хрустнуло, вскрикнул человек, я вскочил и ринулся во двор.

Я быстро промчался задами и, отряхнувшись на пороге от травинок сена, поднялся по лестнице, минуя таверну, на второй этаж, а оттуда очень неторопливо, делая вид, что вышел из своей комнаты, сошел в общий зал и брезгливо осведомился со ступеней:

— Ну что тут снова за крики?

В зале на меня оглянулись все. Я увидел расширенные глаза Альдера, испуг на лице Кадфаэля, недовольство во всем облике Клотара. Вслед за мной по лестнице сбежал Ревель, он на ходу застегивал рубашку, а другой рукой пытался застегнуть пояс с оттягивающим его широким ножом. Увидев меня внизу, крикнул:

— Ваша милость, что случилось?

— Да вот заснуть не дают, — проворчал я громко. — То клопы, то крики какого-то дурака. Палец прищемил, видите ли! А если еще и петь начнут…

Всей толпой вышли во двор. Там уже суетились несколько человек с факелами в руках. Из конюшни вынесли одного за другим два тела, раздались испуганные вскрики, заговорили о драконах, троллях, а кто рядом — заговорил о Каменном Перевертне. Я брезгливо морщился, не забывая всматриваться в лица графа де ля Ферта и его двух воинов. Тела положили посреди двора, в свете факелов оба выглядели так, словно по каждому пришелся удар Тунгусского метеорита. Первому грудь попросту расплескало, превратив мясо и кости в желе, уцелевшие голова и руки висели на сухожилиях, как и нетронутые ноги. Второму повезло еще меньше: удар пришелся в плечо, размозжил голову и вообще превратил в кровавую кашу почти всего, словно молот встретил его в прыжке головой вперед.