Гай Орловский - Ричард Длинные Руки – паладин Господа

Рыцарь поморщился, словно сжевал лимон. Я тоже ощутил отвращение и тоже поморщился, словно при мне любимый певец взял откровенно фальшивую ноту. Ну что за дурь эти молитвы, такая психотерапия хороша только на берегу тихого озера, а перед раскаленным железом не очень-то подуховничаешь, материальный мир, он, увы, вот он...

Раскаленный прут прикоснулся, словно играючи, к толстой складке на животе Гендельсона. Барон заорал, забился в цепях, сразу растеряв слова молитвы, мотал головой, словно вытряхивал из ушей воду. Я услышал запах горелого мяса. Взвился едкий дымок.

Рыцарь захохотал:

– Ну как тебе это... а это... а это?

Железо вишневого цвета трижды прижгло толстые валики на боках. Запах горящего мяса стал сильнее, тошнотворнее. Гендельсон охрип от нечеловеческого крика, потом повис на цепях. Рыцарь прислушался, фыркнул:

– Он еще шепчет молитвы!.. Тупоголовый дурак. Как же, явится твоя сраная Богородица, спасет тебя!.. Варнар, возьми прут, пусть накаляется еще...

Палач сказал угодливо:

– А тут есть еще... Вот, можно этими щипчиками позабавиться! Острые такие... Хватаешь, откусываешь вот так чуть, а потом отдираешь целый клок...

Рыцарь поморщился.

– Кожи, что ли?

– Как можно? – испугался палач. – Кожу надо снимать, начиная с пяток!.. Чтобы снять целую, не подпортив. Хотя, правда, ваша милость проделала три дырки... А я о том, чтобы отогнуть чуток сала, а туда залить либо смолы, либо кипящего олова....

Рыцарь подумал, кивнул:

– Давай, готовь. Но залью ему сам. Это мне начинает нравиться.

– Скотина, – сказал Гендельсон хриплым, но сильным голосом. – Господь накажет тебя...

– Да? – спросил рыцарь с интересом. – Но пока что накажу тебя я. И что? Не пора ли отказаться от такого господа, который не защищает своих подданных?

Гендельсон сказал твердо:

– Господь не отказывается от любящих его. Он и сейчас посылает мне свою любовь и поддержку!

– Вот как? – изумился рыцарь. – Варнар, начинай.

Стиснув челюсти, не в состоянии смешаться со своим бестелесным телом, я заставил себя наблюдать, как железными клещами рвали тело Гендельсона. Сперва слегка отодрали с правого бока толстый ломоть, оттуда не сразу потекла кровь, было ее на диво мало, палач угодливо засмеялся:

– Ваша милость, да какой же он кабан? У кабана твердое мясо, не всяким мечом рассечешь! А это свинья, откормленная свинья... Одно сало, нежное и жирное! Чем его только кормили?

Рыцарь сказал весело:

– А подай-ка мне ковшик...

Ему подали массивный половник на длинной металлической рукояти. Сам половник был в серых потеках застывшего олова. Рыцарь зачерпнул и посмотрел в глаза Гендельсону.

– Ну?.. Что скажешь?

– Гореть тебе в аду, – ответил Гендельсон. – Но ты еще можешь раскаяться в своих злодеяниях... Господь милостив!

Рыцарь расхохотался так, что едва не выронил ковш с раскаленным оловом. Я отчетливо видел, как колышется серая злая поверхность.

– Знаешь, – сказал он сквозь смех, – никто меня еще так не веселил!.. Вот что, клоун. Даю тебе шанс. Если сейчас же проклянешь свою Богородицу и назовешь ее шлюхой, я, так и быть, не стану заливать тебе за шкуру олова... Ну?

Гендельсон посмотрел ему в глаза печально и сказал:

– Бедный язычник!.. Твоя душа блуждает в потемках... Господи, прости ему его деяния! Он не ведает, что творит.

– Да-да, – подхватил рыцарь, – не ведаю. Ну совсем не ведаю!

Он кивнул Варнару, тот ухватил щипцами край раненой плоти и отогнул, делая своеобразный карман. Рыцарь, глядя Гендельсону в глаза, с гнусной улыбкой плеснул раскаленного олова в рану. Гендельсон забился в цепях с такой силой, что, я думал, сломает себе все кости. Каменные стены вздрогнули от дикого звериного крика. Потом крик перешел в хрип смертельно раненного животного, грузное тело обвисло в цепях.

Варвар с размаха выплеснул ведро воды ему в лицо. Гендельсон вздрогнул, медленно поднял голову. Глаза его показались мне не просто страдальческими.

– Ну что? – спросил рыцарь. Голос его был жестоким и неприятным.

– Ты... – прохрипел Гендельсон, – великий грешник... Но господь милостив... припади к его стопам и проси прощения...

– Идиот, – сказал рыцарь. Лицо его перекосилось гневом. – Варнар, подай еще ковш... И отдери с другого бока такой же карман... Ну, ты понял меня, дурак?.. – Если сейчас же не назовешь свою Богородицу беспутной шлюхой, то это олово зальем тебе под шкуру!

Я задержал дыхание. Гендельсон сказал хриплым страдальческим голосом:

– Господь не оставит меня... Дева Мария – самая чистая и непорочная дева на свете... да святится имя Твое, Любимая...

Варнар ухватил клещами за край кровоточащего мяса, оттянул, а рыцарь вылил туда кипящее олово. Гендельсона подбросило, он закричал, заплакал, взвыл.

Когда он повис в цепях, как брошенная на них мокрая тряпка, рыцарь сказал с угрюмой насмешкой:

– Здесь был до тебя один варвар из северной страны... То был герой! Его жгли железом, а он смеялся нам в глаза. Залили олова – пел свои варварские песни о героях... Когда ломали пальцы, насмехался над нами... И даже умирая на колу, проклинал нас и назвал слабыми трусливыми бабами. Рассказывал, что нас бы он пытал страшнее, а это даже не пытки, а забава для детей... Ты же верещишь, как недорезанная свинья!

Варнар на всякий случай вылил еще одно ведро на голову истерзанного пленника. Вода стекала по его дряблому телу и нехотя впитывалась в зазоры между каменными плитами пола. Запах горящего мяса стал чуть слабее, но я чувствовал, как мой призрачный желудок поднимается к горлу.

Наконец Гендельсон поднял голову и произнес, хрипя:

– Господи, укрепи мой дух... Я не усомнился в твоей бесконечной мудрости, но... укрепи мой дух, ибо я слаб, жалок и труслив, господи.

Рыцарь смотрел на него с гневом и растущим изумлением.

– Эта жирная скотина все еще противится? – прорычал он. – Варнар!.. Поработай пока над ним сам. Я сяду вот здесь, буду смотреть. Нет, отсюда неудобно. Поставь табуретку сюда, так будет виднее.

– Я покажу ему, ваша милость, – сказал Варнар обрадовано. – Он у меня сейчас запоет на любые голоса!

Я чувствовал, что мое тело застывает. Не это, не призрачное, а то, что осталось лежать, как идиот, пуская слюни открытым ртом. В страхе, что оно может проснуться, я ринулся, не выбирая дороги, пролетел скальный массив, чувствовал только как будто проламываюсь сквозь встречный ветер, затем меня вынесло на простор. На той стороне мрачные горы, вот та самая щель...

Я влетел в свое тело на такой скорости, что сам же ощутил острую боль, застонал, с трудом поднял налитые свинцом веки. Тело сотрясает жуткая дрожь, камни остыли, холод вошел в кости, я чувствовал, что умираю.

Застонал, ударился о камень лбом, там кости крепкие, ударил еще пару раз, в голове чуть прояснилось. Ноги не хотели держать такое тяжелое тело, но я заставил их пронести меня в глубь пещеры, потом обратно...