Гай Орловский - Ричард Длинные Руки – паладин Господа

– Ребята, нам нечего с вами делить!

Вожак засмеялся:

– А ваших коней? А доспехи? А золото, зашитое в седлах?

Гендельсон сказал надменно:

– Убирайтесь, чернь, пока целы. Иначе мы велим вас повесить здесь же на деревьях!

Вожак огляделся:

– Велите? Кому?

– Он не то сказал, – бросил я тем же примирительным голосом. – Ребята, вам лучше поискать добычу попроще. Нас двое крепких мужчин, рыцарей. Это крестьян легко грабить, но не рыцарей.

– Это мы сейчас узнаем, – бросил вожак. Бросать молот поздно, я выхватил меч, который Травяной, вожак тут же прикрылся щитом и прыгнул вперед. Я ударил без всяких трюков, меч разрубил щит и рассек голову вожака до нижней челюсти. Я дернул застрявший меч, меня ударили сбоку в голову. В черепе загудело, еще два удара принял щит, я развернулся и ударил снова. И снова. И снова. Меч рубил прекрасно, а я помнил, что с моим ростом и силой я могу пробить любую защиту такого вот разбойничка с деревянным щитом. Когда передо мной остался только один, он посмотрел в мое лицо, отступил и бросился в чащу.

Я повернул коня, за спиной все еще гремели крик, ругань. Трое разбойников сбили Гендельсона с коня и лупили по нему палицами, топорами, тыкали копьями. Он катался по земле и верещал, как недорезанная свинья, наконец застрял между двумя тонкими березками. Меч лежал в трех шагах в траве.

– Держитесь, сэр! – проговорил я и с неспешностью послал в их сторону коня.

Разбойники увидели меня с поднятым мечом, заорали и бросились врассыпную. Гендельсон хрипел, едва шевелился. Не скажу, что я возликовал, видя этого борова вымазанным в грязи, но и жалости не испытал – ну ни капли.

– Надеюсь, вы целы, сэр Гендельсон, – сказал я. – Ведь ваши доспехи ковали лучшие оружейники Зорра?

Он со стоном сел. Дрожащие пальцы приподняли забрало: лицо красное, на губах кровь. Но не рана, как я понял с сожалением, просто разбиты губы. На правой половине лица медленно расплывается громадный кровоподтек.

У меня возникло нехорошее, но зато сильное подозрение. И чем дольше я смотрел на Гендельсона, тем быстрее мое подозрение переплавлялось в уверенность.

– И сколько вы поразили врагов? – спросил я. – Своим родовым мечом?.. Острым, как бритва?

Он прохрипел:

– Они напали... так внезапно...

– А улитки как шуганут! – сказал я ему в тон. – Что случилось, сэр Гендельсон? Вы что, совсем не умеете драться?.. Давайте только честно.

Он кое-как выпрямился в положении сидя, ответил с достоинством:

– Почему, умею... Просто, может быть, не так хорошо, как некоторые из лучших рыцарей Зорра... Ладно, я многим уступаю, ну и что?.. Моя забота была – кормить армию!.. Как вы знаете, я снабжал все войска Зорра, все отряды, где бы они ни были, – едой, одеждой, доспехами, оружием...

Конь подо мной гарцевал, очень довольный, с презрением смотрел на Гендельсона сверху вниз, фыркнул при виде опозоренного таким седоком коня барона.

– Откуда я знаю ваши успехи на ниве кормления армии? – ответил я с презрением. – Думаете, весь Зорр говорит о ваших богатствах? О вашем положении близ короля?..

Он ухватился за березку, с трудом поднялся. Скривился, его шатнуло, но устоял. Я смотрел в упор, он старательно отводил взор, наконец сказал зло:

– Какого черта? Я хорошо справлялся со своими обязанностями!

– Идиот, – прорычал я. – Сэр Гендельсон, возвращаю вам это словечко с процентами. Как же вы решились на такое... такое приключение?

– Я не сказал «идиот», – возразил он. – Я сказал, что вы, сэр Ричард...

– Круглый дурак, – досказал я. – Да, я самый круглый дурак на свете, что еду с таким... такой...

Он вытер кровь с лица, с ужасом посмотрел на свои покрасневшие пальцы. Руки сразу задрожали, он заговорил быстро, торопливо, уже без той баронской надменности, что постоянно прет изо всех дыр.

– Сэр Ричард! Вспомните, что нам велел король!.. Нужно всего лишь достичь Кернеля! Нам было обещано, что нас та нечистая сила донесет прямо к самой крепости... если не в саму крепость!.. нам не придется даже драться, ибо нас скроет проклятая волшба и священная молитва... даже не знаю, как они могли бы ужиться... Вот и не ужились, вот мы и наказаны за свое слабодушие...

– Идиот, – повторил я, но мысль мелькнула, что этот царедворец не такой уж и идиот. За простенькое поручение сумел бы огрести немало почестей, наград. О нем бы пошла слава как о герое, что спас Кернель. – Зачем вам понадобилось вылезать из своей интендантской норы?

– Понадобилось, – ответил он коротко. Лицо его помрачнело, он подобрался, глаза блеснули раздраженно. Я смолчал, у всех тайны, обеты, клятвы, без таких атрибутов этот мир потеряет половину прелестей.

Я проследил, как он вползает на седло, это выглядело так, как если бы невидимые и довольно слабые руки затаскивали на коня мешок с мокрым бельем. Наконец он ухитрился взобраться с пятой или шестой попытки, причем конь, помогая ему, едва не ложился, как верблюд, только бы эта каракатица в железе оказалась наверху.

Лес остался позади, земля становилась все суше. Часто попадались крупные круглые камни размером с упитанного барана, гладкие и блестящие. Гендельсон часто крестился, его рот не закрывался, я скоро буду от его молитв вздрагивать во сне и наяву. И наверняка все запомню на уровне спинного мозга, как продвинутый думер.

Часто начали встречаться целые скалы. Торчат из ровной каменистой земли очень высокие, на вершине огромные глыбы, словно шляпки грибов. Я такие объезжал по дуге, а Гендельсон бесстрашно пер везде прямо, да еще и на меня посматривал свысока, урод. Мол, все в руце божьей, без повеления господа ни один волос не упадет, ни один листик не рухнет с дерева и не прибьет дистрофика... Уроды, богу больше делать нечего, как следить за каждым листиком!

Потом справа и слева встали настоящие скалы, даже каменные стены, а мы ехали по некоему подобию ущелья, хотя настоящих гор пока нет и близко. Я с любопытством рассматривал эти уцелевшие образования из камня, причудливо выветрившиеся, в продольных полосах, с выступающими длинными карнизами, это значит, какой-нибудь миллион лет откладывались рачки с особо прочными скелетиками или панцирями...

Вдали конский топот прогремел, как далекая барабанная дробь. Гендельсон кинул руку к мечу, но посмотрел в мою сторону и вместо мечемахания забормотал молитву. Из расщелины в паре сотен метров впереди выметнулся на покрытом белой попоной коне всадник в белом плаще, с белым щитом и белым блестящим топором. Только цельнокованый шлем на нем оранжевого цвета, да герб на белом, как снег, щите выдавлен тоже оранжевой краской, хотя и очень слабой, почти белой.

Конь ронял пену, несся тяжелым галопом. Я ощутил, что под плащом у рыцаря явно нехилые доспехи, иначе конь скакал бы легче. Через пару мгновений из той же расщелины начали выметываться, будто ими выстреливали, всадники на резвых конях, но тоже с попонами, с такими же щитами, разве что шлемы у всех разные: круглые, как яйцо, конические, двое вообще без шлемов, только с широкими металлическими кольцами вокруг лба.