Гай Орловский - Ричард Длинные Руки – паладин Господа

Паук остановился чуть выше конских ушей, замер в нерешительности. Зацепившись шестью лапами, двумя осторожно щупал воздух. Вообще-то этот паук – не совсем простой паук, мог и развить рудиментарное зрение...

Гендельсон громко и взахлеб, чуть не плача, читал молитву. Руки его тряслись, губы дрожали, глаза вылезали из орбит, по лицу текли мутные струйки пота.

Я с досадой оглянулся на Гендельсона. Этот дуралей в разговоре с Беольдром как-то выступил против лука, мол, не рыцарское это дело, а я, еще больший дурак, решил с собой лук не брать, мол, да, не рыцарское оружие. Правда, стрелять, честно говоря, не умею. Хотя, конечно, в паука с двух шагов, пожалуй, попал бы. Вот в такого.

Пальцы наткнулись на рукоять ножа. Я осторожно потащил из ножен, паук все так же щупал воздух. Возможно, как-то регистрировал колебания, как улавливает подрагивания своей паутины.

– Держитесь в стороне, – предупредил я.

– Что вы собираетесь делать? – вскрикнул Гендельсон.

– Подстричь ему ногти, – огрызнулся я. Конь, повинуясь стременам и узде, очень неохотно сделал шаг вперед. Я заставил его повернуться боком. Лучше бы, конечно, с земли, но паук высоковато. Если и достану, то придется встать прямо под пауком, а кто знает, что у него за кровь, вдруг да ядовитая. К тому же может в предсмертной судороге вонзиться зубищами, то бишь холицерами, а яд может оказаться в железах и впрыскивается вместе с укусом.

Паук все еще нюхал пальцами воздух. Я поводил острием кинжала перед ним. Оставалось жуткое ощущение, что он следит за каждым моим движением всеми восемью глазами, следит остро и осмысленно.

– Сэр Ричард! – вскричал за спиной блеющий голос. – Сэр Ричард!

– Что случилось?.. Живот прихватило? Воспользуйтесь пучком травы!

– Сэр Ричард, – прокричал он с безопасного расстояния, – пауки все ядовиты.

– Для мух, – ответил я.

В последний момент заколебался, куда же лучше воткнуть длинное узкое лезвие, ведь паук – не человек, у него двигательные центры...

Лезвие блеснуло в воздухе. Я тут же отдернул нож, заставил коня податься в сторону. Паук некоторое время еще держался на паутине, потом темным комком свалился на землю. Длинные лапы сгибались и разгибались, наконец медленно сплелись в тугой предсмертный узел.

Я покрутил головой в поисках палки. Вообще-то на земле их полно, но я не кубанский казак, чтобы доставать отседова, да еще зубами, отломил прямо с дерева. Мертвое тело оказалось тяжелее, палка гнулась и трещала, наконец с усилием закатил в чащу. Гендельсон смотрел на меня остановившимися глазами.

– Сэр Ричард! – сказал он с великим почтением. – Вы... убили паука!

– Только никому не рассказывайте! – предупредил я.

– Почему?

– А что за подвиг – убить паука?

– Но... такого огромного! Это наверняка паук-людоед.

Я буркнул:

– Насчет огромности скоро забудут, будут показывать пальцем и смеяться: вот тот герой, что паука убил!

Он сказал непреклонно:

– Скорее сделают паука размером с коня. Но сэр Ричард, смею предупредить, что все равно придется возвращаться... по этому чертовому склону. Там не пройти.

Паутина в самом деле через пару деревьев оказалась прикреплена к каменной стене. Та уходила дальше в темноту.

Я спрыгнул с коня, Гендельсон поспешно перехватил повод. Я подошел к паутине вплотную, Гендельсон закричал поспешно:

– Сэр Ричард, только не прикасайтесь!.. Только не прикасайтесь!

Я осторожно потрогал пальцем, наметился ножом над серой бечевкой, что называется, если не изменяет память, опорной нитью.

– Сэр Ричард! – завизжал Гендельсон. – Если прилипнете, то никакие силы... ни божьи, ни адовы – уже не спасут вас!

– А какого хрена я стану прилипать? – осведомился я.

Нити под остро заточенным лезвием лопались легко, с тонким звенящим звуком. Гендельсон что-то кричал сзади, но потом, когда образовалась дыра, через которую смог бы пролезть человек, изумленно умолк.

Я на всякий случай срезал все опорные нити с одной стороны, паутина без сил опала на другой. Я зацепил; остатки на земле толстой палкой и с усилием отшвырнул, как намокшую рыбацкую сеть, вместе с палкой к левой скале.

– Все, можно ехать.

Мы проехали почти милю, прежде чем потрясенный Гендельсон сумел выдавить:

– Сэр Ричард... но... как?

– Вы о чем? – спросил я.

– Как вы... паука? Паутину?

– Да ерунда, – ответил я. – Я не арахнолог, но уж основы биологии-то всякий знает! Нити ни у одного паука не бывают липкие полностью. На такой подвиг ни у одного паука клея в заднице не хватит!.. Если бы вы присмотрелись, сэр Гендельсон... в смысле, если бы изволили посмотреть с высоты своего баронского величия на этого простонародного паука... вообще – дикого, простоватого, сиволапого даже, то вы бы могли заметить, если бы изволили, вон там на нитях налепленные блестящие шарики... То и есть самое оно – клей. Между каплями можно щит положить!.. Вот я и резал нить именно там. А нить совсем простая... Правда, она в сто тысяч раз прочнее любой стали, но это если на растягивание – на одной такой нити можно подвесить рыцарский замок... однако, как видите, натянутую легко перехватить простым ножом. Как с тетивой для лука: на ней можно бы повесить вашу милость прямо в доспехах, еще и язык вы бы красиво так высунули набок, а тетиве хоть бы что... Но перехватить ее можно, когда натянута туго, хоть ногтем.

Боюсь, он ничего не понял, да и я щедро метал бисер, но Гендельсон не совсем уж полный адиет, на ближайших привалах будет присматриваться к паутинам, даже самым крохотным, чтобы заметить эти липкие комочки. Надо же такое открытие: сами по себе нити паутины совсем не липкие!

– Я... этого... – выдавил он с великим трудом, – не знал...

– Это просто, – буркнул я. – На самом деле паук сам бы прилип, если бы вляпался в такую капельку! Все очень просто, дон Педро...

Он смотрел на меня с великим изумлением. Даже не среагировал, что я его назвал какой-то педрой. Я толкнул коня, побуждая идти быстрее, но я и на расстоянии чувствовал на себе его изумленный взгляд.

И все же воздух наконец очень медленно, нехотя, но посвежел. Мне чудилась в нем повышенная влажность, даже взвешенная водяная пыль. Деревья разошлись в стороны, распахнулся простор, я услышал тяжелый грозный гул.

Мы спустились к реке, в сотне шагов выше по течению ее перегораживала плотина. Вода падает с высоты Ниагарского водопада. Да и в ширину сверкающая полоса воды потрясала воображение. В первую очередь, конечно, размерами: подъехали к левому краю, а правый чуть ли не на другом континенте. Середина слегка опущена, там ровным зеркальным потоком идет вода, ускоряясь, смешиваясь на лету, а падает в бездну уже белым потоком, нахватав воздуха и заключив его в пузырьки.