Гай Орловский - Ричард Длинные Руки – паладин Господа

Я услышал шепот:

– Я умираю... И я больше всего жалею, что не могу... не могу...

– Что? – спросил я жадно.

– ... не могу... увидеть...

Гендельсон сказал торжественно:

– Уверяю тебя, что еще сегодня ты узришь Царствие Господне! Ибо ты умер как христианин, приняв пытки и мученическую смерть...

Умирающий прошептал из последних сил:

– Да в жопу твое Царствие!.. Я не увижу больше Тронный Зал подземных королей...

Гендельсон отпрянул, оскорбленный, а я быстро спросил, насторожившись:

– А что это?

Гендельсон сказал шокировано:

– Сэр Ричард, дайте же ему спокойно умереть.

– Помолчите, – оборвал я. – Так что это за Тронный Зал?

– Сэр Ричард, – сказал Гендельсон. – Вы не понимаете... В последние минуты жизни человек должен о жизни... О вечной жизни, которая его ожидает!

– Он и думает, – отмахнулся я.

– Не мешайте ему! Он должен войти, покаявшись...

Умирающий прошептал уже в забытьи:

– Они бесконечны... они прекрасны, они волшебны... Там негаснущий свет, там подземные озера и дивные своды... Там волшебные колонны встают из пола, а навстречу, как зубы дракона, устремляются другие...

– Где они? – спросил громко. – Где?

– Там только в одной стене, – срывалось с губ все быстрее, но тише и тише, я почти приложил ухо к его губам, – драгоценных камней больше, чем в иных королевствах во всех сундуках... Там троны выточены просто из камня, там один зал переходит в другой, еще краше, а когда... когда поднимаешь взор, там ажурные переходы, там мостики, что идут из стены в стену... не иначе как могучие колдуны ходят по ним и ходят сквозь стены... и везде широкие лестницы, что ведут еще ниже... еще глубже... там пещеры еще удивительнее... ибо они лучше сохранились со времен Древнего Народа...

Он говорил все горячечное, у него начался предсмертный бред. Он уже не узнавал нас, не отвечал на вопросы. Гендельсон громко и торжественно читал молитву. Для заупокойной рано, наверное – провожальную. Или рекомендательную, в которой сообщалось о заслугах мученика за веру.

Я лично сомневался, что он умер именно за веру, но для Гендельсона было достаточно, что безымянный умер от руки Тьмы.

Лицо мученика перестало дергаться, тело вытянулось, ноги дважды дернулись и застыли. Гендельсон заговорил громче, торжественнее. Я старательно укладывал в голове все, что тот сказал о подземных пещерах. Конечно, любой на моем месте тут же забыл бы о странном рассказе, просто бред умирающего, но я... я не любой.

В мои думы ворвался строгий голос:

– Сэр Ричард, надо бы похоронить этого человека...

Гендельсон смотрел на меня требовательно. Похоронить да еще по-христиански, как он сейчас скажет, – это копать могилу. А копать – это дело простолюдина. Или того, кто совсем недавно был простолюдином. Не унизится же до копательства сам потомок древнего рода? Влиятельнейший барон Гендельсон, владетель земель здесь и там?

– Этот человек, – сказал я, – мог быть огнепоклонником... и мы только оскорбим его веру, предав его земле... Или – мусульманином, а их вроде бы принято сжигать... или нет? Словом, имеем ли мы моральное право вмешиваться?

Гендельсон смотрел на меня с ужасом.

– Сэр Ричард!

– Да?

– Сэр Ричард... как вы можете?.. Он же сказал, что он христианин! Вы хотите сказать, что он мог соврать на смертном одре?

Я посмотрел на него, на распростертое тело, над которым уже начали кружить мухи. Странная печаль вошла в грудь, там защемило, во рту появилась горечь.

– Да, – сказал я, – да, сэр Гендельсон, вы правы, а я свинья... Мы похороним его по-христиански.

Яму удалось отрыть не ахти какую глубокую, зато сверху навалили столько камней, что слон не разроет. Я отряхнул руки, ноги дрожали от усталости. Когда-нибудь, когда будет свободная минута, я обязательно доберусь до этих подземных городов. Это понятно, что в недрах, в пещерах лучше сохранилось все, что туда попало. На поверхности могут проноситься хоть тучи саранчи, хоть пыльные бури или атомные смерчи... вызванные то ли ударом кометы, то ли войнами, но в пещерах все останется целым...

И там, возможно, я отыщу ответы на все вопросы.

Наши кони с разбегу вбежали в высокие камыши, пронеслись по ним, как лесные кабаны. Под ногами захлюпала вода, камыши разом кончились, кони выскочили на открытую воду.

На той стороне речушки к берегу торопливо плыла девушка. Черные, как ночь, волосы стелились по воде.

Она красиво и быстро забрасывала руки вперед, двига ясь дикарской, но очень энергичной разновидностью кроля. Возле самого берега встала на ноги, и я понял, почему плыла, а не бежала: это у нашей стороны берег пологий, а с той – обрывистый, вода достигла ей до середины бедер, удивительно широких, крутых, снежно-белых. Мы увидели снежно-белые ягодицы, похожие на горы сахара. В следующее мгновение она цапнула с берега меч, круто обернулась. Меч держала обеими руками, длинное острое лезвие направлено в нашу сторону.

На лице отразилась досада: за плеском и шумом воды она не могла рассчитать, насколько мы близко, и, чтобы не потерять драгоценные мгновения, схватила меч сразу, хотя успела бы выбраться на отвесный берег. Там прямо на берегу, ближе чем на расстоянии вытянутой руки, торчит коряга, под ней щит, на растопыренных корнях висят металлический шлем, налокотники и поножи, металлические пластины на грудь и спину.

Крупная белая грудь бурно вздымалась от стремительного плавания. При каждом вздохе сиськи расходились в стороны, а при выдохе сдвигались и смотрели ярко-красными кружками на нас. Все тело удивительно белое, совершенно не знающее солнца, тело изнеженной женщины. Даже плечи покатые, аристократические, очень тонкий стан, непропорционально широкие пышные бедра.

Я постарался оторвать взгляд от треугольника внизу ее живота, придержал коня, что намеревался с ходу одолеть водную преграду и выскочить на тот берег.

– Привет, – сказал я легко, – как вода, холодная?

Она ответила угрюмо:

– Подойди, узнаешь.

Вода все еще стекала по волосам, все тело блестело, искрилось в тысячах крохотных жемчужин. Я не видел на ее руках вздутых мускулов, но меч держит достаточно умело. А меч таких размеров непросто держать в таком вот положении, руки быстро устанут. Она смотрела на меня пристально, нимало не смущаясь своей наготы. Гендельсон сразу забормотал, что это ведьма, начал творить молитвы, ухватился одной рукой за меч, другой за крестик.

– Войду, – пообещал я, – но только, чтобы потереть тебе спинку. Ладно, не сердись. Оденься, ветер холодный. А у тебя вид не крестьянки, а принцессы.

В ее глазах метнулось беспокойство. Быстро взглянула на Гендельсона, сделала шажок назад и уперлась спиной в берег.

– А вы ударите в спину?

– Девушка, – сказал я, – ты нас обижаешь. По крайней мере вот этого, кто читает молитвы. Я могу, верно, и со спины, но вот он мне не даст...