Гай Орловский - Ричард Длинные Руки – паладин Господа

Мы шли через полумрак, тот расступался, а за спиной смыкался снова. И хотя освещенное незримым светом пространство велико, что-то около сотни шагов в диаметре, но когда я обернулся и не увидел стены с дверью, стало жутковато.

Впереди из полумрака оформилась фигура обнаженного по пояс человека. Он стоял ровно, спокойно, держа странной формы широкий меч внизу обеими руками, за рукоять и за лезвие, руки на ширине плеч, а плечи достойны того, чтобы посмотреть второй раз. Вообще он из тех, кого рассматривают долго: с чисто выбритой головой, весь меднотелый, и не просто покрыт плотным загаром, а словно в самом деле выкован из старой доброй меди.

Мы шли к нему медленно, он рассматривал нас чуть исподлобья. Гендельсон дышал часто, как будто готовясь к схватке, но руки держал врастопырку, подальше от рукояти меча. Голова стража зала блестит, как яйцо страуса, зато лоб часто и резко изрезан глубокими вертикальными морщинами. Если у Бернарда морщины все параллельны бровям, хоть и собраны больше над переносицей, то у этого ущелья углубляются и становятся темнее по мере приближения к обрыву над переносицей, к бровям, которые тоже рассекаются глубокими шрамами, но густые брови скрывают.

Священник еще издали сделал некий знак, страж не шелохнулся. Смотрел по-прежнему исподлобья, хмуро, без всякой приязни. Лицо чисто выбритое, а на груди, как я заметил, ни единого волоска, что еще больше напоминает добротную ковку из меди. Голова и мускулистая шея равны по объему, а глядя на торс, я вспомнил старое выражение насчет груди, подобной бочке: выпуклая, могучая, переразвитая, словно помимо могучих мышц ему еще потребовались и могучие легкие.

Мне показалось, что он даже не дышит, словно йог или киборг. Священник остановился, произнес торжественно:

– Спасибо тебе, сын мой, что охрана твоя все так же безупречна, как и... в тот день, когда встал на защиту этих дверей.

Мне показалось, что запнулся в момент, когда чуть было не назвал день, но такое нельзя при гостях, могут грохнуться в обморок. Страж впервые выказал, что жив, темные глаза стрельнули взглядом в Гендельсона, потом в меня. И тоже, как и глаза священника, он вперил взгляд в мой мешок с мечами и уже раскрыл было рот, намереваясь что-то спросить, но вздохнул и повернулся к священнику.

– Что это за люди, отец? – спросил он. – Убить их здесь?

– Нет, славный дель Шапр, – сказал священник. – Они хотят пройти... в Атинанду...

Гендельсон крякнул, спросил с недоумением:

– Отец-настоятель, я что-то не понял. То ты говорил про Анг-Идарт, теперь про...

Священник прервал:

– Адинанда – великий прекрасный город, где жили... живут прекрасные и мудрые люди...

Я прервал:

– Отец-настоятель, мы все понимаем. Как нам пройти на ту сторону...

– А я не понимаю! – возразил Гендельсон. – Мне нужен Кернель, а не Атинанда, Анг-Идарт или что-то там еще! Вы мне укажите дорогу в...

– В ад? – перебил я резко. – Сэр Гендельсон, вы находитесь в святом храме! Не забывайтесь. Довольствуйтесь тем, что вам помогают. Подумайте, ведь нам помогают!.. Еще один-два зала, и мы на той стороне! Мы в... мы там, где должны быть! Все поняли?

Он мотнул головой.

– Ничего не понял. Но... если это ускорит нашу миссию, то я прекращаю расспросы и прошу побыстрее указать нам путь на ту сторону этого горного хребта.

Священник сжался, а страж спросил с недоумением:

– Горного хребта? Какого горного хребта?

Священник втянул голову в плечи.

Гендельсон не успел раскрыть рот, я сказал громко:

– В нашем племени так выражают восторг по поводу размеров храма. Здесь великолепно, а ваша роль здесь достойна зависти самых знатных воинов. А теперь покажите нам дорогу, мы очень торопимся. Пожалуйста!

Воин, которого священник назвал дель Шапром, взглянул вопросительно на священника, тот кивнул, воин повернулся и пошел через зал.

– Идите, – сказал священник. – И да будет с вами благословение всех, кому вы доверяете и... верите.

Гендельсон не уловил расплывчатости благословения, а я кивнул священнику на прощание, развел руками, извиняясь, что мы, люди, наделали столько изменений там, за воротами этого храма. Глаза его были печальные, но понимающие и потому всепрощающие.

– Крепись, сын мой, – сказал он неожиданно. – Ты силен... но ты в большой беде. В очень большой.

Я оглянулся в сторону Гендельсона, они с дель Шапром медленно удалялись в сторону мглы, и единственным четким в том мире были каменный узорный пол да слабое отражение в нем. Будто они шли по тусклому зеркалу.

– Они нет?

– Только ты, – повторил он. – Я говорю не о той беде, что подстерегает в соседнем зале, на выходе или вообще беде со стороны стрел, мечей, когтей или зубов. Ты не видишь настоящей беды, что уже готова сомкнуть над тобой зубы...

Гендельсон и дель Шапр остановились, смотрели в нашу сторону. Я понизил голос:

– Святой отец, я вижу, в вашей вере человек все еще единое синкретичное целое. Из него пока что не вычленили так называемую душу, но я догадываюсь, что вы имеете в виду именно ее. Но, что делать, я атеист, святой отец.

В его светлых от старости глазах была любовь и жалость.

– Несчастный...

– Почему? – возразил я. – Я чувствую себя совсем неплохо. Хоть и бывает временами гадко, но тот, кто прост и ясен, разве тот не глуп?

Он сказал тихим голосом:

– Атеизм – это такой тонкий лед, по которому один может пройти, но народ рухнет в бездну. Потому у тебя нет народа, племени...

– Почему? – возразил я. – Мой народ – сплошь атеисты...

– Так ли, сын мой?

Я раскрыл рот, чтобы подтвердить, постоял так и снова закрыл. На самом деле, конечно, не случайно все газеты пестрят объявлениями ворожей, ясновидцев, астрологов, шаманов, колдуний и прочих глоб, а самые наглые так и вовсе заполонили телевидение, даже Интернет. Народ жаждет во что-то верить, иные снова начали ходить в церковь, а самые большие придурки так и вовсе надевают желтые ночные рубашки и бродят по улицам, призывая харю Кришны. Возможно, даже эта дурость не дает человечеству рухнуть в бездну?

Гендельсон нетерпеливо воззвал:

– Сэр Ричард, сколько можно спрашивать дорогу? Этот грум все покажет. Тут идти всего-то ничего!

– Иду, – крикнул я, а священнику сказал: – Я еще подумаю над вашими словами... святой отец.

Втроем мы шли еще минут пять, и круг света перемещался вместе с нами, затем из полумрака выступила стена. Похоже, доблестный дель Шапр чуточку промахнулся, вход в десяти шагах слева, высокая сводчатая арка, никаких дверей, просто арка, разве что бросилась в глаза непомерная толщина стены, мы шли, как по туннелю.

Впереди был свет. Не солнечный, не лунный, но огромный зал освещен весь.

Этот зал почти так же огромен, но здесь я сразу ощутил, что это именно пещера. Пещера, превращенная в зал. Свод так и остался неровным, с торчащими острыми зубьями камней, стены строители просто выровняли, но, видимо, на Отделку сил уже не хватило. Даже пол, идеально ровный, просто выглаженная от всех неровностей каменная плита.