Гай Орловский - Ричард Длинные Руки

Восточный край неба посветлел, запад нехотя уступал, звезды теряли блеск. Темный край неба на востоке начал алеть, но мир все еще остается серым, даже облака в небе застыли серые, как намокшая вата.

Я поднялся, обошел вокруг остатков потухшего костра. В самом деле, с меня ссыпается некая шелуха.

Странно и тревожно, ибо хоть так душа и открыта всему новому, но прежняя чешуя защищала, берегла, хранила, пропуская добро и зло крохотными порциями, чтобы мог переварить. Потом даже чешуя уплотняется до крепости роговых пластин, как у черепахи, что совсем хорошо. Могут даже вырасти шипы, как у динозавра, тогда уж точно никто даже не попытается насесть, можно жить в своем собственном мирке, уютном и защищенном от бед и горестей этого неустроенного мира. Но...

Туловище зверочеловека красиво раскинулось на спине, длинные руки разбросаны в стороны. Руки, не лапы. Солнце уже на горизонте, в утреннем свете видно, что вообще-то тело – в мелких роговых пластинках. Еще не сомкнулись, шерсть торчит густо, но пластинки явно побеждают, вытесняют. Ясно, сперва шерсть, потом чешуя, пластинки – и вот уже весь нечувствителен к превратностям жизни. Мечта интеллигента. Но полностью в зверя обратиться я не дал, совершил христоугодное дело. Спас, так сказать.

– Прощай, интеллигент, – сказал я со вздохом. – Это еще что. Ты еще не знаешь, как у нас спасали заблудшие ведьмячьи души.

Оглянулся, по всему телу прошла холодная волна. Конь не автомобиль, что с выключенным зажиганием с места не сойдет. Забыл стреножить, а моя коняга себе на уме – то ли испугалась ночного чудища, то ли просто решила сбросить рабство человека и зажить свободной жизнью.

Я посмотрел на огромное седло, сразу ощутил его непомерную потную тяжесть. Конечно, это деньги, но я сам по себе тоже сокровище, самая высшая ценность, так что хрен с ним, седлом, о своей шкуре надо думать...

Из травы, как льстивая собачонка, выбежала мелкая непородистая тропинка, побежала впереди, вихляя и отпрыгивая в траву. Я топал уже пешком к близкому лесу, на опушке в мою непородистую влилась другая тропка, пошире, и вот я уже на укатанной или утоптанной дороге. Деревья по обе стороны массивные, высокие, но со сбитыми или срубленными над тропкой ветками. Кто-то здесь ездит или ездил часто, а потом невзлюбил, что ветки бьют по голове, а по пьяни и вовсе вышвыривают из седла. По его пьяни, конечно.

Я прикинул рост всадника на коне, плечи зябко передернулись. Здесь, похоже, ездит баскетболист сборной на баскетбольном коне.

Деревья расступились, я увидел, как выдвигается небольшой компактный замок из камней и бревен. Еще несколько шагов, и замок выдвинулся во всей мощи. Даже не замок, а просто высокий дом без окон на высоту в два человеческих роста, да и выше не окна, а бойницы. На самый верх камня не хватило, там бревна, но темные и толстые. Все завершает остроконечная крыша. Черепица деревянная, пластинки внахлест, что значит – и дождь не пробьется, и когти любой летающей твари от вороны до дракона заскользят.

Ограда из кольев. Во дворе приземистые постройки, наверно, конюшни и амбары, ворота окованы железом. Шаги мои замедлились, я осмотрел дом-крепость опасливо, пошел по широкой дуге. Вообще-то умнее бы вообще обойти, не показываясь на поляне, это у меня от интеллигента двадцатого века, презирающего тупую и грубую милицию, но уверенного, что милиция все же защитит.

В окне мелькнуло лицо. Я торопливо шагал мимо. Донесся женский голос, я сделал вид, что не услышал. Заскрипела дверь, кто-то окликнул громче.

Я обернулся нехотя. Меня догоняла босоногая молодая женщина, однако в красивом и явно дорогом платье из синего шелка. За ней развеваются длинные русые волосы, на голове блестит маленькая диадема. Еще в глаза сразу бросились крупные бриллианты в серьгах, перстнях и в ожерелье.

– Сэр! Остановитесь, благородный сэр!

Я остановился, самозванец проклятый, хотя, если честно, это ж не я назвал себя благородным сэром, просто я смолчал, пусть, не в титулах дело.

Женщина подбежала, я учтиво поклонился. Ее лицо было бледным, глаза встревоженными.

– Доблестный сэр, – сказала она дрожащим голосом, – меня зовут леди Мирагунда. Вы не окажете нам честь отдохнуть в нашем скромном замке? А то нам страшно...

Я оглянулся.

– Леди Мирагунда, мое почтение. Меня зовут Ричард. Я властитель... гм, властитель Киряндии, но это очень далеко отсюда. Здесь такой мирный лес. Неужели опасно?

– О да! – ответила она с жаром. – То и дело проезжают всякие... ну, нечисть! Наш доблестный муж почти каждую ночь выходил с ними сражаться, но вот уже утро, а он все не возвращается. Нам страшно и одиноко, ибо никогда еще такого не случалось...

Я снова посмотрел по сторонам.

– Такой мирный лес. Впрочем, не найдется ли у вас запасного коня? А то мой пал. Она сказала с жаром:

– Не иначе как в битве с драконом?

– Нет, у меня конь был не настолько драчливый. Хотя кто знает...

– Сэр Ричард, доблестный рыцарь, умоляю...

– Я к вашим услугам, – ответил я. – Но ваш муж не рассердится, когда по возвращении застанет меня в стенах замка?

– Что вы! – воскликнула она счастливо. – Он всегда так рад, так рад! В нашей глуши так редко встретишь живого человека.

Она щебетала, пока мы шли к замку, подпрыгивала на одной ноге, срывала головки цветов, порывисто подносила к сияющему лицу и так же красиво отбрасывала, срывала другие.

Широкая дверь распахнулась, а в высоту она как раз такая, чтобы выпускать очень рослого всадника на рослом коне. Я снова подумал, что не хотелось бы встретиться с таким дядей. С мечом я все еще не очень, а если хозяин вызовет на поединок по всем правилам, то мне хана. В турнирной же схватке меня сшибет и Буратино своим длинным носом, не то что рыцарь копьем.

Створку двери держали двое угрюмых и страшно лохматых слуг. Едва мы вошли, слуги выпустили дверь, и та захлопнулась сама, словно ее притянуло магнитом. Впрочем, хитроумные противовесы изобрел еще Архимед.

Зал блистал. Все свечи зажжены, под потолком огромная люстра, под стенами с десяток статуй в рыцарских доспехах, кто с мечом, кто с топором, двое с копьями, но все со щитами. В глазах зарябило от множества гербов. По обе стороны двери, ведущей из этого зала дальше, огромные статуи из темного камня, что-то вроде вставших на задние лапы фараонов. Сама дверь обита широкими желтыми полосами, должно быть, медными, хотя сознание мне почему-то нашептывало, что это могло быть и золото. В беспорядке блестят крупные драгоценные камни. Ну, драгоценные, полудрагоценные или четвертьдрагоценные – мне все едино, я в них не Копенгаген, для меня они разнятся только по цвету, все-таки не дальтоник, да еще по размеру.

Две молодые женщины вышли навстречу, и снова мне бросилось в глаза чрезмерное обилие блестящих камешков, словно здесь живут в постоянной готовности к разводу по закону шариата.