Юрий Никитин - Трехручный меч

— Брысь!.. Не лезь попэрэд батька Лукашенко!..

Волк послушно отступил, что значит человек коллектива, чтит вождя и слушается, за что и люблю это племя, а кошек удавил бы вместе с кошатниками и демократами. Я размахивал мечом, увертывался, выбирал позицию, крикнул чудищу:

— Что, не родись красивым, а родись массивным? Давай договоримся, ниже пейджера не бить?!

Зверь взревел и пошел на меня, ступая чаще и быстрее. Я чуточку струхнул, чудовище явно понимает, так что ай-кью какое-то есть, воздух идет вихрем вокруг размахивающих лап размером с бревна, а кулаки уже не кулаки, а растопыренные пятерни, так скорее меня зацепит, ему бы только ухватить…

Извернувшись, я упал на колено, успевая пропустить над головой пронесшуюся лапищу. Выставленный меч тряхнуло, барабанные перепонки едва не взорвал громоподобный вой. Чудовище остановилось, прижало одну лапу к груди. По ней обильно стекала кровь, а на землю шлепнулись два пальца с колбасные батоны размером.

— Не играй с пианистом! — выкрикнул я. — Стреляет как умеет…

Чудовище шагнуло ко мне, огромный кулак взлетел в воздух. Я отпрыгнул в последний момент, хотел было подставить меч, но устрашился, что чудовище, наколов руку, унесет с нею и меч.

Удар по земле был таков, что подпрыгнул участок в шесть, а то и двенадцать соток, камни сдвинулись с мест, а там, где я только что стоял, образовалась яма. Когда лапа поднималась, я ударил мечом, отпрыгнул от метнувшегося в мою сторону хвоста, покатился, а вдогонку ударил страшный рев.

Чудовище стояло и нянчило уже обе лапы, прижимая к груди.

— Одна капля никотина убивает лошадь, — прокричал я ему, — а триста — трактор «Кировец»!

Ворон пролетел на опасно низкой высоте, осведомился:

— Мой лорд, вы там ол райт?

— Плох тот солдат, — ответил я, поднимаясь, — который упал и не отжался. В тихом омуте кулаками не машут!

Чудовище, не сводя с меня яростного взгляда желтых глаз, попятилось. Я двинулся за ним, поигрывая мечом, стараясь держаться так, чтобы солнечные лучи рельефнили мускулатуру, королева же смотрит, а я, похоже, переломил ход схватки, хотя этот зверь все еще может убить меня одним ударом хвоста, да и лапы у него всего лишь раненные, а не отрубленные…

— Что, — спросил я, — чуть в обморок не наложил? Шутки шутками, а могли быть и дети!

Зверь допятился до огромной ямы, затем, я не поверил глазам, не отрывая от меня взгляда, вытянул назад одну заднюю лапу и попробовал пустоту. Убедившись, что там яма, внезапно рухнул туда всем телом.

Я сделал два быстрых шага вперед, зверь провалился в яму до шеи, дальше застрял, над поверхностью земли осталась только громадная голова. Мои руки сами взметнули мой трехручный, я сделал красивый размах…

…в последний момент удержал смертельный удар, призванный отделить голову от шеи, воткнул острие в землю и смотрел, как зверь судорожно дергается, разгребая задними лапами неожиданно возникшее препятствие.

Из ушей моих словно вату выдернули, чуть не оглушили дикие кровожадные крики:

— Бей!

— Руби!

— Секи!

— Всего один удар!

Я оглянулся, ворон летает над головой, орет, сжимает крючковатые лапы, каркает так громко, что закаркивается, волк подбежал ко мне, весь трясется от боевого возбуждения, глаза полыхают таким огнем, что вот-вот вспыхнет окружающая среда, а там и четвергу достанется, даже королева сумела заставить приблизиться свою трепещущую, как бабочка на ветру, лошадку, смотрит то на зверя с ненавистью, то с недоумением на меня.

— Давай быстрее, — посоветовал я чудовищу, — желтая рыба… безногий червяк… А то мои приятели докажут тебе, что ноги — дело откидное…

Голова все опускалась, наконец оказалась ниже поверхности, ворон сел на край воронки, прокричал хрипло:

— Да бей же, не тяни!.. Вот именно сейчас…

— Что? — спросил я.

— Тот знаменитый удар острием точно в темечко!..

Простучали копыта, королева, бледная и все еще вздрагивающая, смотрит на меня с седла тревожными непонимающими глазами. Я самодовольно ухмыльнулся, красиво и картинно выпятил мышцы. Пусть все говорят о непостижимой женской логике, но пусть поймут нашу мужскую!

Плоская голова с пульсирующим темечком, единственное место, не прикрытое костями и куда с такой легкостью войдет узкое лезвие меча, все опускалась, даже волк не выдержал, сказал с мольбой:

— Он же уходит…

Я широко улыбнулся, эффектно вскинул меч, предварительно развернувшись, дабы солнечные лучи обрисовали рельеф плечевого пояса, и опустил лезвие в узкую щель ножен. При этой постановке особенно эффектно смотрятся трицепсы и косые мышцы, а широкие пластины груди приподнимаются и собираются в тугие выпуклые шары.

Меч щелкнул рукоятью, войдя в ножны, я опустил руки и отыскал взглядом Рогача. Тот преспокойно щипал траву на обочине, абсолютно уверенный, что не понадобится с его сокрушительным рогом.

— Эй, — сказал я, — ко мне, жрун! Поехали дальше.

Ворон снова полетел высматривать дорогу с высоты, серая волчья спина некоторое время скользила рядом, затем растворилась в кустах. Королева долго держалась сзади, мы с Рогачом красиво несемся впереди, ветер треплет мне волосы, солнце играет на блестящем навершии рукояти меча, наконец копыта ее лошадки застучали чаще, догнала, Рогач игриво пихнул ее лошадку боком.

— Зачем? — произнесла королева.

— Что? — переспросил я.

— Зачем вы это сделали?

Я принюхался, удивленно вскинул брови, поднял руки, понюхал поочередно под мышками, взглянул на нее удивленно:

— Нигде не пахнет…

Она поморщилась:

— Не стройте из себя скомороха.

— Я просто не понял вопроса, — ответил я невинно-нахально.

— Я спросила, — повторила она, чуть повысив голос, — зачем вы отпустили это… это?

— А-а-а, — протянул я, — вы об этом… А что надо было сделать?

Она почти выкрикнула, сердясь:

— Конечно же, нанести разящий удар!

Я скривился в презрительной жалости врожденного аристократа, за которым гремит длинный хвост из сотен предков императорской крови и нет даже королишек:

— Эх, как же это заметно, что некоторые королевы совсем недавно были пешками… Нет-нет, я ни на кого не указываю. Ни пальцем, ни взглядом, ни взмахом ресниц, а они у меня длинные и густые, как у моего коня, заметили?.. Ну как я могу ударить, а то и вообще — у меня язык не поворачивается сказать насчет лишения жизни — бедного подземного зверя, который наверняка в Красной книге? Он только там и выжил, а на поверхности давно истребили всякие гады-люди. Я лучше бы прибил ту сволочь, что выгнала его из теплой норы, раздразнила и заставила наброситься на первых же, кто попался на глаза. Нет в вас женственности, Ваше Величество!

Она вспыхнула, лицо пошло пятнами, но смолчала. Некоторое время слышался только перестук копыт, наконец она произнесла, стараясь, чтобы это звучало с прежним королевским холодком и отстраненностью: